В трепетной любви все смыслы мирозданья!

ТЕАТР
В одном из тихих уголков Ичери шехер в добротном старинном здании, построенном еще во второй половине XIX века, уютно расположился Театр марионеток. Автор идеи, создатель и руководитель этого не имеющего аналогов в стране театра - Тарлан Горчу, в жизни которого многое определяет бесконечная красота искусства. Режиссер, художник, мастер классической и современной восточной каллиграфии, издатель художественно иллюстрированной литературы - свою цель на данном этапе творческой деятельности Т.Горчу определяет стремлением адаптировать музыкально-сценические произведения великого Узеира Гаджибейли к показу на сцене созданного им театра.
«Основа моих творческих исканий прочно опирается на две связанные друг с другом базовые основы - концептуальную режиссуру и визуализацию, а это значит, что постановочная и художественная драматургия спектакля представляются мне единством. Именно потому в постановках нашего театра я выступаю и как режиссер, и как художник - для меня это первичные задачи», - отмечает Т.Горчу.
- То, о чем вы говорите, Тарлан муаллим, во многом объясняет наличие в ваших постановках множества «говорящих» эффектов, оказывающих довольно сильное эмоциональное воздействие на зрителя.
- Вы затронули проблему, над которой я много размышляю: «Лейли и Меджнун» в интерпретации театра марионеток имеет локальное значение или может вызывать зрительский интерес за пределами Азербайджана? Сразу же уточню: локальное произведение в моем понимании не обозначается знаком «минус», а предполагает два варианта интерпретации: в первом случае речь может идти о конкретной локальности, на что указывает в первую очередь привязанность к определенной народности, этнической группе, но не шире. Другое дело, когда произведение приобретает характер общечеловеческой значимости. Так к какому типу можно отнести наших «Лейли и Меджнуна»?
- Если я вас правильно поняла, на этот раз вопрос адресован мне?
- С удовольствием выслушаю ваше мнение.
- Что ж, попытаюсь. А не кажется ли вам, что вы сами в процессе оперного действа даете ответ на волнующий вас вопрос? Ни в костюмах героев-марионеток, ни в декорациях нет и намека на конкретную локальность. Более того, множество символов-знаков, пронизывающих визуальное полотно спектакля, явно тяготеет к различным национальным культурам. Весомый аргумент, подтверждающий возможность выхода спектакля за пределы конкретной локальности, - реакция присутствующих, как правило, на спектаклях Театра марионеток иностранных гостей, которые, не зная азербайджанского языка, искренне выражают свое восторженное мнение по поводу увиденного и услышанного.
И действительно, спектакль завораживает, держит в напряжении, оставляет щемящее чувство. Не случайно после его окончания зрители не покидают зал - осмысление увиденного и услышанного, сопереживание главным героям (куклам!) продолжает волновать. Эффект продолженного действия - иначе не скажешь.
Озвучу, возможно, крамольную мысль, и все же… Сокращение мугамных эпизодов по сравнению с авторским дирекционом оперы «Лейли и Меджнун» придает спектаклю большую динамичность и большее соответствие действию, осуществляемому - особо подчеркну - марионеточными героями.
- В настоящее время многие сценические произведения ставятся с купюрами. Что касается оперы «Лейли и Меджнун» Узеира Гаджибейли, то при всем совершенстве этого произведения смею предположить, что вряд ли где-то на Западе его смогут воспринять в первозданном виде.
- Вы говорите о первозданности оперы, но написанная в мугамном жанре, она предполагает немалое количество импровизаций, приводящих к вариантному обновлению музыкального текста.
- Так должно быть, но, согласитесь, такое обновление со временем нивелировалось. Согласитесь, слушая сегодня оперу, мы точно знаем, что за чем последует - за 110 лет ее жизни был отобран мугамный материал, который приблизился по своему неизменному звучанию к фиксированной музыке (и это - при отсутствии нотной записи мугамных партий!). В основном все исполнители поют одинаково в плане музыкального ряда, разнится лишь их мастерство и как ханенде, и как сценических артистов.
- Звучит как обвинение в отсутствии индивидуальности…
- Простите, нет. Речь о другом: большие мастера оставили свой «железобетонный» отпечаток, пройти мимо которого оказалось затруднительно: обыватели восприняли их искусство как догму, как некий критерий хорошего исполнения, не допускающий отклонений. Думаю, именно этим объясняется тот факт, что мугамная опера не нашла достойного продолжения: потихоньку, утрачивая черты живого жанра, она превратилась в этнографическую реликвию. В конце концов, сам Узеир бек повел оперное искусство Азербайджана в другом направлении. И знаете почему? Он тонко чувствовал перспективы и хорошо понимал, что надо идти навстречу Европе, что и доказал, прежде всего, оперой «Кероглу».
- Но насколько правомерно менять что-то в творениях, ставших памятниками человеческой гениальности? Хотя тому есть пример и оправдание, ведь сам Узеир бек, обратившись к бессмертной поэме Физули, внес достаточно серьезные изменения, в частности в трактовку образа Лейли по сравнению с ее литературным прототипом. Даже представить невозможно, чтобы в поэме Физули Лейли призналась своему супругу Ибн-Саламу в любви к Меджнуну! А Узеир бек с позиции своего времени и прогрессивных взглядов допускает такое признание: «Ты дай мне срок, пусть та любовь померкнет…»), - тем самым выражая свое негативное отношение к устоям феодально-патриархального насилия над личностью.
- Творческие люди должны декларировать свои мысли и идеи, что, к счастью, и делал наш великий классик. Их можно принимать или нет, но никогда не вредно ознакомиться с противоположной позицией, ведь именно в споре рождается истина...
- Раскройте секрет, каким образом вам удалось столь деликатно внести купюры в оперный текст «Лейли и Меджнун»?
- В свое время я серьезно увлекся оперой Моцарта «Похищение из сераля», написанной в жанре зингшпиль. В чем гениальность этого жанра? Для меня лично - прежде всего в том, что здесь пение и танцы чередуются с разговорными диалогами, что достаточно интересно в театральном отношении. Вот я и попробовал приложить эту жанровую формулу европейской оперы к мугаму, придав импровизационным разделам (условно) значение речитативов, а четко рифмованным - теснифов. Такой расклад предоставил мне возможность сопоставить тексты «речитативов» и, взяв на себя смелость, убрать дублирующие мысли, что привело к более лаконичной форме.
Уверен, современному зрителю, хорошо знакомому с первоисточником, нужна не копия того, что уже было, а новое дыхание, которое позволит приблизить поднятые композитором проблемы к нашему времени. Спектакль должен быть интересен и приверженцам старого стиля, и тем, кто склонен к новациям - в этом и заключается основная сложность поставленной задачи. Наследие Узеир бека - вдохновенный источник для новых решений…
- …что в очередной раз доказывается репертуаром Театра марионеток, деятельность которого направлена на пропаганду искусства Узеира Гаджибейли.
- Это действительно так. Наш первый спектакль был поставлен в 1990 году по музыкальной комедии Узеира Гаджибейли «Аршин мал алан». Премьера прошла во Франции. Спектакль имел, не побоюсь сказать, громкий успех, сопровождался восторженной прессой. «Марионетки могут все!», «Еще два вечера удовольствия!» - французские критики и журналисты не скрывали своего восторженного восприятия нового для Азербайджана искусства театра марионеток, замахнувшегося сразу же на высокую национальную классику.
- Тарлан муаллим, простите, но после такого громкого успеха вы продолжаете сомневаться в вопросе, скажем, внелокальной значимости «Лейли и Меджнуна» в постановке Театра марионеток?!
- Мугамная опера и музыкальная комедия - далеко не одно и то же! В опере все по-другому, гораздо глубже и специфичнее. Не могу не высказать в очередной раз своей благодарности первой леди Азербайджана Мехрибан Алиевой за помощь, поддержку и веру в наше начинание. Статус муниципального театра, а несколько позже и факт вхождения театра в структуру Администрации «Ичеришехер» открыли для нас новые перспективы, позволившие силами театра марионеток начать работу над оперой «Лейли и Меджнун» Узеира Гаджибейли.
- Современная режиссура уводит классику порой так далеко, что от авторской задумки не остается и следа.
- Цель оправдывает средства. Если новое действительно интересно, действительно претендует на художественную ценность, почему бы и нет! Посмотрите, добрались же до Христа, который в кинопродукции защищает свои идеи с автоматом в руках. В настоящее время уже не обсуждается проблема права ставить оперы в новых, осовремененных решениях или придерживаться авторской редакции - эксперимент позволителен. Попал в «десятку» - хорошо, нет - что поделать. Значит, будем искать дальше.
- От чего в первую очередь вы отказались по сравнению с оперным спектаклем?
- Я всячески старался сломать общепринятый стереотип арабской культуры, что сказалось на художественно-визуальной части спектакля, и прежде всего - на костюмах и декорациях. Предпочтение в этом вопросе было отдано эстетике периода Каджаров - ренессанса исламской культуры. В спектакле задействовано всего девять декораций, и в каждой из них отражается какая-то ветвь многогранной исламской культуры: каллиграфия, архитектурные элементы, настенная роспись Дворца шекинских ханов, находящийся в Агре Тадж-Махал и др. В конце спектакля фигурирует корона, украшенная куфической вязью. Напомню, что примерно до XI века куфический стиль был основным, использовавшимся для копирования Корана.
- Музыкальный ряд спектакля тоже претерпел изменения по сравнению с дирекционом Узеира Гаджибейли.
- Что касается музыкального пространства спектакля, то здесь все получилось не сразу. Салман Гамбаров был третьим композитором (с первыми двумя пришлось расстаться), которого я пригласил для музыкального оформления спектакля. Я сразу же объяснил, что спектакль строится на стилистике каджарской культуры - своеобразном барокко. Мои условия были таковы: «Салман, ты слышал Генделя, Рамо, Севаля? Мне необходима аутентичность, но на Востоке не было таких звучаний, хотя я представляю себе, что именно хочу услышать! Сделай мне Şəbi hicran!».
И он сделал именно то, что было необходимо, - версию современного композитора, не подражающего мугаму. Спектакль начинается с вполне абстрактной музыки, в которой лишь минимальный намек на мугам - не более того. А дальше - «Şəbi hicran», исполняемый в отличие от женского хора в опере, хором духов - намек на зарождающуюся на небесах любовь, трагический конец которой возносит и возвышает чувства героев в вечности («Не завершится путь сих двух влюбленных, любовью навсегда соединенных»), хотя сама история любви главных героев обретает земной характер. Думаю, достаточно смелым шагом было решение ввести в партитуру спектакля отрывок из симфонической картины «Караван» Султана Гаджибекова, что было обусловлено визуальным рядом - движением «каравана» по сцене.
- При таких смелых решениях на озвучивание партии главного героя вы пригласили признанного исполнителя роли Меджнуна - Мансума Ибрагимова, а роль Лейли доверили начинающей певице-ханенде Гюнай Имамвердиевой - ученице Мансум муаллима. Интересно, как восприняли ваши новации исполнители - приверженцы традиций?
- Как истинный профессионал, Мансум с пониманием отнесся к вынужденным отступлениям от автографа Узеир бека, но некоторые моменты воспринял поначалу с недоверием. Так, я предложил ему в одной из сцен сделать еще один дубль, но уже без инструментального сопровождения. «Нельзя без инструментов - Узеир бек так написал!», - попробовал оказать сопротивление Мансум. «Мне нужен твой чистый голос», - объяснил я, и после короткой паузы все было сделано. Спасибо Мансуму и его ученикам, задействованным в спектакле. Их роль немаловажна, ведь вокал - истина, способная на огромное эмоциональное воздействие.
- Если речь зашла о музыкальном решении спектакля, то нельзя обойти молчанием его новый по сравнению с оперой финал.
- Мне хотелось, чтобы даже после трагической развязки осталось чувство бессмертия любви и ее высшего предназначения - любви к Богу и Человеку («Да, жизни нить тонка! Да, слаб свечи накал! Но в трепетной любви все смыслы мирозданья!»). Музыкальный материал финала подчинен именно этой всепоглощающей идее.
- С вашим именем, Тарлан муаллим, связано немало новаций. Возможно, вопрос несколько запоздалый, и все же: как начинался ваш путь в профессиональную режиссуру?
- Я окончил режиссерский факультет в мастерской такого профессионала, как Тофик Кязимов. Достаточно быстро осознал, что театр - не мое место, так как бутафорность и в жизни, и на сцене мне чужды. Благо есть у меня некоторые способности промышленного графика, что позволяло работать в сфере самого широкого дизайна. Хорошо это или нет, но я прилично зарабатывал. А время было непростое - середина 80-х годов, когда ради заработка люди шли на любые условия. Что касается меня, то я жил мечтой заниматься режиссурой, но будучи по натуре перфекционистом, придирчиво относился к театральной жизни, понимая, что ни в одном из существующих на тот момент театров работать не хотел бы. Время шло, а вместе с ним растворялись надежды на возвращение в специальность, и я… остыл.
Моя новая профессиональная жизнь началась в 1985 году, когда по заказу Министерства культуры Азербайджана для Тбилисского фестиваля кукольных театров я подготовил сцену боя Басата и Тепегеза из «Деде Горгуд». Для меня это был карт-бланш! Представьте, получилось абсолютно все. Сделали куклы в стиле модерн, подготовили большое количество эскизов, которые и сегодня хранятся в наших архивах.
Председателем жюри был знаменитый в мире театрального кукольного искусства Резо Габриадзе - прекрасный художник и режиссер. Наш спектакль получил высокий отзыв, и батоно Резо пригласил меня познакомиться с его работами. «Вот то, что мне нужно!», - подумал я, имея в виду небольшой театр. Почему небольшой? Чтобы поднять его на тот уровень, к которому всегда стремился! О материальной выгоде я не думал, и действительно, театр так и не стал для меня источником заработка, а лишь отдушиной, альтернативой обыденности. Заниматься любимым делом - разве есть большее счастье!
- В социальных сетях промелькнула информация, что до создания Театра марионеток вы какой-то период пробовали свои силы в искусстве андеграунд.
- Нет. Этот жанр культивирует тяжелые стороны жизни, а меня волнуют и интересуют две темы - любовь и печаль, прошедшие испытания через визуальную и духовную красоту.
- Что для вас красота: мир, в котором можно укрыться от наболевшего и волнующего, или сама реальность со всеми ее непредсказуемыми поворотами?
- Скорее непростая реальность, не лишенная красоты. Но красота в искусстве не такая, как в реальной жизни. Она - совершенно иная, созвучная для меня понятию Дао - пути к совершенству. Но это отдельная масштабная тема, многое определяющая в моей жизни. К тому же, всегда помню, что «Дао, которое можно выразить словами, не есть истинное Дао». А в исламе проводится следующая мысль: Аллах красив и любит все красивое.
- Что ж, в «Лейли и Меджнун» красота действительно выражается не словами, а скорее символами, прочтение которых дает глубинное восприятие происходящего. Даже песчаная буря воспринимается здесь не как стихийное бедствие, а как образ свободы духа. А рождение Луны в начале действия и ее уход в конце - не созвучно ли с рождением жизни и ее смертью? В трех птицах, как мне кажется, сосредоточена идея добра и сочувствия; легкое порхание светлячков воспринимается как эфемерный проблеск надежды, сюда же можно отнести и купол исфаханской мечети Джами, олицетворяющий святость небес, и т.д. Лейттембром в опере стал звуковой фон проносящегося время от времени «ветра», значение которого сводится, как мне кажется, к «ветру перемен»: природа по-своему реагирует на происходящие на земле печальные события. Не случайно в финальной сцене звуковые порывы ветра, как бы смиряясь с неотвратимой гибелью героев, утихают.
В то же время, как мне кажется, несколько выбиваются из общей драматургической концепции скачущая по сцене деревянная лошадка, ряд сватов, больше напоминающих персонажей рисованных мультфильмов.
- Все указанные вами детали несут определенную смысловую нагрузку, что очень важно при условности и минимуме декораций. Ведь что есть Театр марионеток? Предположительно - это намек на наивность, улыбку, переживания главных героев - кукол, которые на время превращаются в подобие людей. Пространство спектакля разделяется на три изобразительных ряда (без учета декораций): живые актеры (кукловоды), «живые» игрушки (персонажи) и игрушки, назначение которых - создать эффект условности, вызвать ощущение мира детства и связанного с ним ностальгического настроения. Лошадка, о которой вы говорите, - образ из нашего детства, а цепочка сватов - вынужденная условность, создающая возможность иллюстрации событий, происходящих на небольшой по масштабам сцене.
- А с чем связан тот факт, что актеры-кукловоды большую часть спектакля проводят на коленях? Возможно, именно таким образом происходит их слияние со своими куклами-персонажами?
- Сразу скажу, что вы вряд ли где-то сможете увидеть технику игры на коленях, - я, во всяком случае, не видел. С моей стороны, это продуманное сценическое решение, позволяющее не рассеивать внимание зрителя между самой куклой и тем, кто оживляет ее. Как вы справедливо заметили, чем ближе расстояние между актером и куклой, тем больше подчеркивается их единство.
- Пластика рук актеров Театра марионеток ассоциируется с пальцевой хореографией. Спектакль говорит на общедоступном языке высоких чувств, что стало возможным благодаря искренности сценического действия и, конечно же, игре, скажем, парных актеров. Материнские руки Фаризы Бабаевой, полные любви, восхищения в сцене с «качелями» и страдающие в сцене смерти Лейли, - непередаваемо! Если не ошибаюсь, по вашей установке, Тарлан муаллим, лица актеров-кукловодов должны оставаться бесстрастными, но как много утратил бы спектакль без открытости чувств Фаризы ханым!
- Здесь дело не в конкретном лице. Важно, чтобы один актер работал на пределе слияния со своим персонажем. Если бы все были строго сдержанны или, наоборот, эмоционально открыты, то не было бы и уникальности образа Лейли в преподнесении Фаризы. У каждого актера в спектакле своя роль, с которой, на мой взгляд, они справляются на профессиональном уровне.
- Мы с вами говорили уже о символических элементах спектакля, не затронув такой важной составляющей, как световое решение оперы и периодическое погружение зала в кромешную тьму. Что это? Быть может, призыв осознать счастье быть частью земной жизни?
- Допустимы различные интерпретации, и даже более лаконичные по определению, но бескрайние в своем пространстве, к примеру - Космос, где нивелированы положительные и отрицательные стороны реальной жизни.
Я хотел бы обратить ваше внимание еще на один из основных принципов построения декорационного ряда - зеркальность, трактованную как две половины одного целого. Все действие спектакля проходит в режиме жесткой симметрии, придающей действию структурную устойчивость. В таком подходе скрыт философский подтекст. Не случайно принцип симметрии, как символ гармонии мира, начинает разрушаться ближе к финалу: уход героев из жизни происходит на боковой стороне сцены, которая как бы переваливается, а восстанавливается лишь в загробном мире.
- Отстранение от мирской суеты?
- Возможно, и так. Но главное заключается в том, что деревянные куклы, оказывается, могут заставить людей плакать…
- И более того, в хороших руках они любят, страдают, надеются, разочаровываются - живут и умирают на сцене, заставляя сопереживать тех, кто воспринимает искусство как жизнь, - с чем искренне поздравляю вас и всю труппу театра. Надо ли удивляться, что известие о показе силами Театра марионеток музыкальной комедии «Аршин мал алан» (23 сентября) в рамках юбилейного, Х Международного музыкального фестиваля имени Узеира Гаджибейли вызвало самый широкий резонанс.
Из ваших предыдущих интервью известно, как долог путь «артистов»-марионеток на сцену, как сложно собрать новый спектакль, но вы же думаете об этом?
- Не знаю. Скорее всего, ничего не буду делать, хотя… может быть. Я уже говорил, что не живу за счет театра…
- С вашего позволения, несколько переиначу сказанное вами: «Я не живу за счет театра, но не могу жить без театра». Простите, но в процессе нашей долгой беседы у меня сложилось именно такое мнение: вы слишком любите то, что окружает вас, чтобы со всем этим расстаться. А потому - успехов и процветания делу, которому вы беззаветно служите. Спасибо за ваше творчество!
Рая АББАСОВА