Без нагнетания страстей

СОБЕСЕДНИК
Азербайджанский писатель Гисмет своими высказываниями о литературном процессе, аналитическими материалами, стихами, переводами стал заметной фигурой в отечественной литературе новой волны. Благодаря своим познаниям и начитанности он привлекает интерес своего литературного поколения, которое многому у него учится. Время от времени мы с ним встречаемся и беседуем о мировой литературе, литературном процессе, о новых фильмах. На этот раз я решил облечь нашу беседу в форму интервью.
- В ваших стихах прежних лет социальная тематика занимала больше места. В качестве примера можно привести стихотворения «Витрина», «Баку». Но постепенно вы перестали сочинять стихи социального характера. В чем причина?
- На прежнем этапе литературного творчества, в студенческие годы, у меня проявлялась публицистическая жилка, стремление к социальной теме. По мере знакомства с некоторыми книгами и углубления познаний в литературе я пришел к выводу, что социальный момент в литературе не главное, эту тему куда лучше, лаконичнее и доходчивее разрабатывают авторы газетных рубрик. Если так, то нет никакой нужды сочинять стихи, писать рассказы или романы социального характера. Уяснив это, я пришел к выводу, что писать нужно не о социальном, а о порождающих его причинах, причем писать в глубоком контексте, без лозунговости и нагнетания страстей. Если в стихотворении «Витрина» общественный мотив подан эмоционально, то в последующих, как, например, в «Смерти чиновника», тема доносится просто, хотя за этой простотой можно разглядеть десятки причин. Со временем я понял, что социальный мотив лучше размещать вглубь, подавать в художественно-эстетическом контексте, нежели открытым текстом. Владимир Набоков совершенно справедливо называл общественное содержание «изобретением шарлатанов». Прежде часто бывало, что общественное содержание представлялось как основной стержень литературы. Но по мере усиления общественного содержания литература теряет свою художественность. Литература не должна ставить отражение социальных вопросов как самоцель, потому что человек - существо социальное, и так или иначе социальный момент в любой теме неизбежен.
- В романе Орхана Памука «Черная книга» есть такой эпиграф: «Не пользуйтесь эпиграфами, ибо они убивают тайну произведения». И далее еще один эпиграф с упоминанием некоего символического образа: «Если он так умрет, тогда и ты убей тайну…». Здесь сквозит ирония и к себе, и к эпиграфу, который получил широкое распространение в литературе XIX-XX веков, причем активнее всего используются отрывки из Библии. В нашей же литературе почему-то часто иронию путают с шуткой, издевкой. В чем, по-вашему, причина этого?
- Ну, у нас путают не только иронию, но и многие литературные понятия. Видимо, мы нащупали во всем легкий, доступный вариант. Сегодня большинство газетных статей и произведений, которые преподносятся в качестве иронии, на деле представляют собой как раз издевку. Ирония же - это форма мировоззрения. Если лирика рождается от пробуждения страстей, то у иронии свои движущие факторы. У нас же иронией нередко объявляют смешинки и колкие репризы писателей на уровне посиделок в чайхане, которые в лучшем случае можно назвать упражнением в остроумии. Ирония присуща настоящим, подкованным писателям. В примере, который вы привели, писатель в первой фразе иронизирует по поводу текста и читателя. В любой иронии содержится элемент признания. Не умея посмеяться над собой, критически взглянуть на себя со стороны, ты не сможешь и над другими насмехаться. Если не способен полностью признать тот или иной свой недостаток, имеющий отношение к обществу, то твоя ирония будет звучать половинчато, делано. Примеров тому немало. Скажем, по поводу фразы Ницше «Бог умер» Пелевин написал: «Если умер, значит, это не Бог». Или вот такой пример - Чеслав Милош написал: «Бог умер. Ницше. Ницше умер. Бог». Иными словами, ирония требует серьезного подхода и, разумеется, высокого мастерства.
- Мне кажется, по прошествии времени написанное становится составной частью личности писавшего. Когда я писал, то часто вспоминал диалог главного героя романа Камю «Чужой» со стариком, у которого умерла собака. И я понял, что спастись от прочитанного невозможно. В ваших стихах герои порой перекликаются с образами и событиями других литературных произведений, привносятся мифологические образы?
- Интеллектуальность - это когда пишешь какой-либо текст и одновременно подсознательно сообщаешься с ранее прочитанным. Нет такого текста, который не имел бы глубинной связи с прежде написанными. До определенной черты такие моменты вполне нормальны. У Харольда Блума есть известная книга «Страх подвергнуться влиянию», посвященная стихам. Так вот в ней отмечается, что большинство поэтов после Шекспира были психологически задавлены тем, что он в большой мере охватил чуть ли не все темы, и фактически вращались вокруг шекспировского творчества. Успех состоит в том, чтобы не вращаться вокруг чужого творчества, а привнести другого автора в свою тему. Прочитанное, подобно воспоминаниям, всегда с нами, довлеет над нами.
- Кстати, о воспоминаниях. Как-то в беседе со мной профессор Горхмаз Гулиев признался, что никогда не читает писем и воспоминаний писателей, считая, что это - просмотр чужой переписки, вмешательство в частную жизнь. Но это так, отступление… Вернемся к теме воздействия прочитанного на творчество.
- О своем творчестве могу сказать, что в стихах, написанных несколько лет назад, этот процесс протекал стихийно. Теперь я делю это осознанно, или же, написав независимо от самого себя, потом на холодную голову просматриваю написанное и вижу, что обратился к мифу или известному образу. То есть подобные вещи связаны как с рациональным, так и иррациональным.
- Некоторые наши поэты считают, что стихи не подлежат редактированию, дескать, должны оставаться в первозданном виде. Согласны ли вы с этим?
- Редактироваться могут произведения любого жанра. При работе над произведением наряду с чувствами и сердцем должен работать и разум, в противном случае написанный текст выйдет несовершенным. Мнение о нередактируемости стихов существует издревле и связано с преувеличенным почтением к поэтам, которые рассматривались как люди избранные. Скажем, говорили, что Гомер был слеп, но слагал стихи, закрыв глаза. Или же Юнус Имре сочинял стихи, ниспосланные свыше. В старину очень часто поэтов представляли как глашатаев божественного слова, которые сами не творят, а раз так, то написанное ими не подлежит какой-либо правке. Я не сторонник такого пиетета к написанным текстам. Любое произведение необходимо читать и перечитывать, делать замечания, вносить правку, а потом уже выставлять на суд читателя.
- В последнее время на литературной арене появляются новые имена. Тем не менее, в центре внимания по-прежнему фигуры, снискавшие популярность в 80-е годы...
- Дело в том, что Азербайджан долгое время оставался закрытым. Скажем, Маркес, снискавший известность в 80-е годы, стал в Азербайджане популярным потому, что ездил в Россию, давал интервью и так далее. Однако, скажем, Джон Барт в Россию не приезжал, и поэтому в Азербайджане о его творчестве знали очень немногие. В то время Москва управляла и литературным процессом, как и многими другими сферами. Теперь у нас так ухватились за Маркеса и Фолкнера, словно других писателей на свете не было. Думают, что все эстетические воззрения, кроме их эстетики, - чепуха. Так, многие американские писатели 60-х годов остались неизвестными для наших «шестидесятников», как остаются сегодня неизвестными нам. Работая над презентационными статьями о зарубежных авторах, я дал поиск в Google и выяснил, что упоминания этих авторов по-азербайджански отсутствуют напрочь. В нашей литературе сильна склонность к созданию идолов. Наши писатели всегда преклонялись перед классиками, и лишь очень немногие почерпнули из их творчества что-то для себя. Какое значительное литературное произведение родилось у нас в результате горячей любви к тому же Маркесу? Писатель может интересоваться творчеством другого писателя, любить его, но возводить его в идолы для себя неправильно. Не могу принять тех, кто в 2013 году рассматривает литературу сквозь призму 80-х. Сегодня литература в мире создается не на основе поклонения классике. В наше время есть свои большие писатели, выражающие запросы своей эпохи, и мы должны изучать их, равняться на них. Сколько же можно оглядываться вслед ушедшему поезду? До каких пор мы будем плестись в хвосте мировой литературы? Артур Рамбо, бросив писать стихи, произнес ставшую крылатой фразу: «Мы обязательно должны быть современными». Именно это - быть современными - должно стать нашим лозунгом, к какому бы течению мы себя ни относили.
- В нашей литературе сегодня распространено слепое использование мифов и притч.
- Действительно, авторы, не понимающие сути разрабатываемой темы, да и не читающие систематически, начинают слепо применять тот или иной миф к своему произведению, и результат, естественно, оказывается далек от совершенства. Главная причина в том, что многие воспринимают модернизм и постмодернизм как дисциплины, а не как форму мировосприятия. Ведь любое течение - следствие нового мировоззрения. Ну а плодотворно использовать мифы - очень хорошо, по меньшей мере это форма диалога с мировой культурой. В нашей литературе эта тенденция только зарождается. Некоторые авторы в погоне за быстрой и легкой известностью начинают пользоваться мифами к месту и не к месту. Людей трудолюбивых по части чтения мало, зато куда больше готовых писать ночами напролет. Если они с той же самоотдачей будут изучать литературу, то поймут, что не каждый миф можно применить. Сколько было таких, кто приходили в литературу, а спустя время бесследно исчезали? Дело тут не только в таланте. Талант - не чай, который налил, выпил… Нужно ощущать непрестанную потребность писать и читать. Талант нельзя предоставлять самому себе. Те, кто тихо ушел из литературы, не смогли шагать в ногу со временем, с коллегами, да и с первым своим произведением. Читать и писать не переставая - трудно.
- Помните роман Кафки «Суд»? Герой арестован, но он свободен. Задержан ли он? - да. Свободен? - тоже да. Примерно такая же абсурдная ситуация в нашей литературе: процесс идет, и в то же время словно ничего не происходит…
- Литературный пейзаж у нас действительно очень странный, если не сказать - смешной. На первый взгляд все идет своим чередом: издаются книги, проводятся презентации, устраиваются международные книжные выставки-ярмарки, присваиваются награды, организуются конкурсы… Но желаемого результата все это не дает. Многое делается для создания видимости. Вот этот синдром пышно расцвел в литературе. Пора бы уже от количества перейти к качеству. У нас не чувствуется результата от проведенных книжных праздников, награжденные книги не становятся литературным событием. Может, это связано с наступлением новой эры, не знаю. Во всяком случае, такая неопределенность не удовлетворяет.
Фарид ГУСЕЙН