Доброе дело

ПРОЗА
Туман медленно окутывал склоны гор. В нескольких шагах от дороги деревья смутно проступали в молочной белизне. Тянувший с гор ветерок сеял мелкую изморось. Стоявший у машины долговязый мужчина провел рукой по лицу, взглянул на повлажневшую ладонь и с ноткой беспокойства окликнул:
- Са-ме-е-д!
Немного погодя из тумана показалась фигура человека; он шел, прижимая ружье к груди наподобие саза, и с видимым удовольствием напевал:
Пусть в этом мире гость поэт,
Но им стоять мильоны лет,
Поверь: любовь твою, Самед,
Не предадут забвенью горы!
- Самед, дорогой, пора ехать, все равно из такой охоты ничего не получится. Спустимся вниз, в Гарачайлы, пока не утонули в этом тумане.
- Ну что ж, Длинный, дело говоришь. Поехали. А Короткий уже в машине?
Обоих спутников поэта звали Аллахъярами, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: кто из них Длинный, а кто - Короткий. И на прозвища свои, поскольку те исходили от Самеда Вургуна, они не обижались.
Шофер прикорнул на переднем сидении, прикрыв лицо полой поношенной курки. Поэт с напускной сердитостью постучал стекло:
- Ну и лентяй ты, Толя. А может, тебя снотворное из той бутылки усыпило?
- Клянусь, ни грамма не принял! - протестующе изрек шофер. - Просто воздух здесь такой здоровый, все время в сон клонит.
- Ладно-ладно, ты же не внук святого Исы... Поехали!
Расселись по местам: поэт - впереди, а Длинный с Коротким - сзади, и машина тронулась. Перевалили через холм, начали спускаться в долину. Здесь было сухо, туман остался позади. Длинный с Коротким подремывали, поэт задумчиво курил, глядя в окно. Мимо плыла солончаковая, с редкими островками зелени Муганская степь. Поэт вспомнил, как семь лет назад, еще до войны, пришли сюда люди, чтобы превратить ее в цветущий сад. Но война помешала им. Многие, очень многие ушли на фронт, а сколько из них вернулось?.. Вот почему-то пока здесь все остается, как было...
Внезапно он заметил впереди у обочины сгорбленную фигуру женщины с хурджином на плече. Сделал знак шоферу остановить машину.
- Сестра, откуда ты?
Женщина испуганно обернулась. На вид ей было лет сорок-сорок пять. По смуглому лицу катились крупные капли пота.
- Из Бинов я иду, брат.
Поэт вышел из машины. С улыбкой спросил, показывая на кувшин, стоящий у ног женщины:
- А что у тебя там плещется?
- Это айран, детям несу. Совсем изголодались они у меня. А завтра - Новруз байрамы...
Видно, она несла тяжелый кувшин на голове и остановилась передохнуть немного. Лицо поэта потемнело.
- А мужчина есть в вашем доме?
- Был, да война его взяла... Будь она проклята.
Наступило молчание. Поэт ругал себя за то, что нечаянно коснулся свежей раны.
- Сколько у тебя детей?
- Семеро...
Поэт шагнул к женщине и решительно снял с ее плеча хурджин. Сердито крикнул высунувшемуся из машины Длинному:
- А ты что глазами хлопаешь? Слезай, возьми кувшин! - И, обернувшись к женщине:
- Садись, сестра, подвезем. Наверное, ног под собой не чувствуешь...
- А вы сами-то куда направляетесь? - обеспокоенно спросила она.
- Куда надо тебе, туда и поедем, ты не бойся, садись, - и он распахнул переднюю дверцу.
«Победа» быстро покатила по проселочной дороге.
- Я в Кечари, это близко... - смущенно сказала она и, не оборачиваясь, показала рукой на виднеющееся впереди небольшое, домов в двадцать, селение.
Едва свернули с дороги на узкую улочку и миновали первый дом, как женщина попросила остановить машину:
- Большое спасибо, я здесь сойду...
- Ну уж нет, мы тебя доставим до самого порога, - улыбнулся поэт. - Показывай, где твой дом.
- Да я бы и сама дошла. Тут рядом, сразу вон за теми домами... - женщина никак не могла оправиться от смущения. К тому же, подумалось ей, и в дом пригласить я их не смогу. Угостить-то нечем... Даже стакан чая не предложишь. Эх, был бы жив муж… На впалых щеках ее проступил чахлый румянец.
Машина тем временем, миновав одноэтажные каменные дома, подъехала к покосившемуся глинобитному домику и по знаку женщины остановилась. Поэт первым вышел из машины и помог спутнице сойти. Дверь домика со скрипом отворилась, и с радостными криками высыпала целая ватага ребятишек. Они бросились к матери, обступив ее. Теребя за платье, восторженно разглядывали запыленную «Победу».
- Мама приехала! Мама! На машине! - видно, никак не ожидали они увидеть свою мать выходящей из новенькой легковой машины, это было похоже на сказку...
Облокотившись на крыло «Победы», поэт с грустью смотрел на босоногих худых ребятишек в заплатанной одежде. К горлу поступил комок. Сколько бед принесла с собой эта проклятая война!.. Он машинально пошарил по карманам, вытащил все, какие были, деньги. Пожалел, что так мало взял в дорогу.
- Ну-ка, ребята, давайте сюда, что у вас есть в карманах? - обратился он к спутникам. - А ты, Толя, тащи в дом наши съестные припасы. Мы-то с голоду на помрем.
У дверей, скрестив на груди руки, стояла старая женщина в черном платке, скорее всего, мать погибшего солдата. Поэт подошел к ней и осторожно, с улыбкой, сунул ей в руку деньги.
- Это детишкам, мать... - с трудом проговорил он.
- Кто вы, сынок, почему даете нам эти деньги?
- Возьми, мать, не все ли равно, кто мы... Надо как следует накормить детей на праздник. Одним айраном сыт не будешь...
Старушка продолжала пристально смотреть на него, и он отвел глаза. Увидев в стороне груду камней, сваленных у начатой постройки, спросил:
- Чье это?
- Наше, сынок, наше. Сын мой перед войной начал строит. Да закончить не привелось...
- Ничего мать, ничего... Главное сейчас - вот этих героев на ноги поставить. Вот тогда все будет хорошо...
Через несколько дней к домику на окраине села Кечари подошли два мастера-каменщика. Они взялись закончить работу сына бабушки Гезель, прерванную войной.
По личной просьбе депутата Самеда Вургуна.
Шамистан НАЗИРЛИ
Перевод М.Фахри