Натиг Расулзаде: Мои правила – бой без правил

Народный писатель Азербайджана, заслуженный деятель искусств, кавалер ордена «Шохрат» и вице-президент ПЕН-клуба Азербайджана Натиг Расулзаде празднует в эти дни юбилей. Поздравив Натиг муаллима с приближающимся 75-летием, мы задали любимому писателю несколько вопросов о творчестве.

 

– Что делает из человека писателя?

– Графоманство. Есть два вида графоманства: один – со знаком плюс, это Дюма-отец, Толстой, Голсуорси и многие другие великолепные авторы, работавшие в жанре большой прозы. А есть плохое графоманство, пустившее метастазы в опустевшей душе и маленьком умишке человека, возомнившего себя писателем. Но любовь к процессу – в любом случае неотъемлемая часть писательской работы, ты должен любить каждую написанную тобой фразу, каждое слово, проникнуться их точностью, лаконичностью. Восхищаться их попаданием в цель, а цель – это сердце читателя, в том числе и твое, потому что ты и есть первый и самый взыскательный читатель своих произведений.

– Что отличает профессионального писателя от непрофессионального?

– Итог. Профессионал пишет, потому что не может не писать. Так советовал молодым литераторам Лев Толстой. Я сам много раз испытал это на себе: писал, когда слова и образы переполняли – еще немного, и они упадут, как перезрелые груши, с ветки, тогда уже придется догонять упущенный шанс, а он будет намного бледнее и слабее, чем если бы вовремя вылилось на бумагу, на экран монитора. Все должно быть своевременно. А непрофессионал хочет прославиться и разбогатеть, писательство для него – путь к комфортной жизни. Если, конечно, в наше время писательство может привести к таковой. Или же пишет, чтобы потешить свое самолюбие. Для этого есть социальные сети – пиши, что душе угодно, все равно кто-то откликнется. Но не все так просто и однозначно. И самый отъявленный карьерист от литературы может быть по-настоящему талантлив. Творчество – темный лес. Психология творчества – еще темнее.

– Главное, что вы вынесли из программы Литинститута? Какой была литературно-студенческая Москва в те годы и каким встретил вас Баку?

– Литинститут – это лаборатория. Будь он трижды литературным, но институт никого не сможет научить талантливо писать. В человеке это должно быть заложено изначально. Оно или есть, или его нет.

В последнее время, лет 20, а то и больше, многие «знатоки» начали писать и издавать пособия, поучать, как следует писать сценарии, как – прозу, поэму. Это смешно. По таким схемам можно добиться только одного – накропать бескрылые произведения, не озаренные, не отмеченные искрой Божьей. А нам это надо? Но дельцы от искусства на этих пособиях неплохо греют руки благодаря тщеславным людям, покупателям их брошюрок, желающим стать писателями и не понимая, какой это адский труд.

Мои главные воспоминания о Литинституте – это бурлящая юность 20-летнего честолюбивого парня, попавшего в огромный мегаполис, стремящегося завоевать Москву – ни больше ни меньше. Педагоги у нас были мировые знаменитости: в те далекие 70-е, когда, чтобы съездить по турпутевке в Болгарию, нужно было собрать чемодан документов, а многие наши преподаватели ездили по всему миру, в Европу, в Америку заезжали. И мы, зная, что тот наш учитель побывал в Японии, другой – в Латинской Америке, просили их поделиться впечатлениями, и лекция побоку, а мы слушали с разинутыми ртами. Сейчас это смешно: куда хочешь поезжай, нет проблем, а в те годы это было событие в жизни советского человека.

В Баку я приехал несколько в растрепанных чувствах, еще не до конца решив для себя: правильно ли поступаю, возвращаясь. Дело в том, что все мы, студенты Лита, на четвертом курсе проходили практику в столичных журналах, я – в журнале «Октябрь», и по окончании практики руководство редакции предложило мне продолжить внештатно работать в журнале, чтобы после института взять меня в штат. Это было заманчивое предложение, журнал был солидный, но в то же время очень советский, кондовый, консервативный, и мысль о возвращении перетянула.

Я вернулся в Баку, пошел в Союз писателей – тогда им руководил замечательный писатель и прекрасный человек Имран Касумов, один из авторов сценария художественного фильма «На дальних берегах». И пошла моя литературная карьера… не очень гладко, даже очень не гладко, потому что в те годы я был очень занозистым, нетерпеливым, по любому поводу, а то и вовсе без повода лез в драку, шел напролом…

– Есть ли у вас некие писательские правила?

– Мои правила – бой без правил. Можно делать все, но важен итог, важно то, что получилось. А как ты к этому пришел – твой секрет и твоя тайна. Могу подолгу не писать. Потом писательская потенция бьет в голову, в сердце, усаживает за компьютер. Ну-ка, покажи себя, говорит в тебе злой от застоя чертик. А сверху молча взирает Он… Иногда, бывало, я молился. Молился, как умел. После долгого застоя, боясь, что это конец. Ведь всему приходит конец. Молился примерно так: «Боже, дай мне написать хорошую вещь». И все. Но молился истово. И получалось. Сейчас, кстати, критерии и оценки со стороны публики «оценщиков» сместились: просто хорошую книгу называют гениальной, хорошего писателя – великим, не понимая, что хороший писатель по нашим временам – тоже большая редкость.

– Как вы пишете – сидя, лежа, стоя… дома, в кафе, в парке?

– Было бы соответствующее настроение, высокопарно выражаясь – вдохновение, писать могу и на крышке унитаза.

– Что помогает и что мешает вам писать?

– Помогает, когда накапливается злость в душе на несправедливость – не только в отношении меня, а вообще – на всемирную, всеобъемлющую несправедливость, которой конца-края нет. И хочется полезть в драку с кем-нибудь, но я знаю, что теперь не как в юности, и драку мне заменит работа, если я сяду писать и изолью душу.

Мешает писать та же несправедливость. Что это ты там пишешь, говорит она, когда весь мир погряз в несправедливости?..

– Несколько слов о вере в то, что книги на что-то влияют. Меняет ли вас книга и каким влияниям вы подвержены?

– Я воспитан на книгах с малых лет, читал запоем, многое не по возрасту, многого не понимал, но интуитивно восхищался мелодией, музыкой прочитанных фраз, страниц, чтобы понять, возвращался, повзрослев, помня интуитивное восприятие.

Было одно интервью, которое мне запомнилось. Журналистка попросила назвать пять любимых книг. Я тут же ответил: если б я за всю жизнь прочитал всего шесть книг, то я тут же назвал бы пять любимых, но я прочел, наверное, в тысячу раз больше, так что извини-подвинься...

– Что бы вы назвали тремя важными составляющими хорошего литературного текста?

– Богатый словарный запас литератора, обширные жизненные познания, талант выдерживать стиль, не похожий ни на один другой. Да и многое другое. Прекрасно об этом сказал Хемингуэй, отвечая на вопрос, какими качествами должен обладать писатель, чтобы писать хорошие произведения. Я полностью с ним солидарен. И пожалуй, самое главное, что он назвал, – это писательская совесть, которая должна быть эталоном, незыблемой константой.

– Какие темы вы считаете главными в современной азербайджанской литературе?

– Сейчас актуальна патриотическая тема. Она была актуальна все 30 лет, что наш народ прожил без Карабаха, без родных земель, попранных врагом, и еще более актуальна сейчас, когда в 44-дневной войне под руководством Президента и Верховного главнокомандующего мы, наш народ, наша армия одержали блестящую победу. Мы вернули свои земли, прогнали врага.

Я писал на эту тему и прозу, и сценарии. Но хочу сказать, что патриотическая тема – священная и очень ответственная, тут недостаточно одних знаний, нужно писать сердцем. Я всегда говорил молодым писателям, что произведение  надо вынашивать  в своем сердце, в своей душе, а писать – когда почувствуешь, что имеешь право говорить о наших шехидах, о жертвах, которые принес наш народ, о геноциде в Ходжалы, о погибших безвинных людях на улицах Баку 20 января 90-го года, о боли, страдании, потерях народа. И о героизме народа. Этой теме сейчас, особенно в кино, дан зеленый свет, но надо относиться к ней крайне серьезно и не писать только потому, что эта тема «проходная». Есть опасность соблазниться и захотеть прокатиться по этой «зеленой дороге», стать известным, популярным. Но подумайте 33 раза, достойны ли вы говорить об этом и с какой целью вы хотите говорить об этом.

– Что сейчас можно назвать показателем успеха у азербайджанского автора? Есть ли шанс у писателей Азербайджана добиться, чтобы творчество кормило?

– Сложный вопрос. Он требует прогноза профессионального аналитика. Страна у нас небольшая, и соответственно тиражи даже самых известных писателей, мягко говоря, невелики. Такие тиражи не могут прокормить. Надо выходить за пределы республики, а для этого нужно писать талантливо, интересно, расширять свой писательский диапазон. С другой стороны, решение этой проблемы требует серьезного изучения продажи, распространения книг на территории страны. У нас до сих пор это делается стихийно. Надо выяснить, книги какого автора в каком районе Баку наиболее успешно продаются, ну или в других городах республики, где есть спрос на того или иного азербайджанского автора. И многое другое, ведь распространение книг –целая наука, нельзя это делать наобум.

– История литературы показывает, что хорошие гонорары приносят циклы – их герои становятся очень популярны: Шерлок Холмс, Гарри Поттер, Эраст Фандорин, Дронго... Такого героя придумать трудно?

– Зависит от писателя. Наш Чингиз Абдуллаев придумал, и книги его распространяются по всему миру. Труд, несомненно, большой. Главное в литературе – герой, персонаж. Если у вас в произведении герой живой, интересный, непредсказуемый, умный, то вокруг него можно строить и сериалы, и книги с продолжением. Главное в литературе – живой образ. Почему живут произведения классиков? Из-за живого человеческого образа, который мы, читатели, примеряем на себя и находим много общего, потому что при всей индивидуальности образы лепятся из общечеловеческого, они похожи на нас.

Возьмем, к примеру, Достоевского. Скажем, мы впервые прочитали «Братьев Карамазовых», ознакомились с сюжетом, поняли идею произведения, полюбили или невзлюбили героев. И что? Перечитывать ради сюжета никто не будет, раз мы уже знаем его. Ради идеи – тоже: мы или приняли ее, согласились, или нет. А вот живые герои всегда притягивают, заставляют перечитывать, они же живые люди. Нам же не надоедает встречаться с умными людьми, друзьями, говорить с ними чуть ли не каждый день, так и Митя Карамазов, Иван, Алеша, мерзкий старик Карамазов-старший, Пьер Безухов, Хаджи-Мурат, Мешеди Ибад, Хаджи Гара и многие другие герои, созданные выпукло, жизненно, ярко. Вот герои – и есть самое главное в любом произведении, будь то литература или кино.

– Какую тему вы хотели бы развить, но пока по каким-то причинам не делаете этого?

– У меня немало отложенных до поры работ, начатых, доведенных до середины и оставленных по разным причинам – к иным я охладел, другие в процессе не туда завели и мне не понравился герой, который нашел свою дорогу, идет по ней, но мне ни он, ни его дорога уже не интересны. Тем в литературе не так уж много, и можно охватить все, если творчество продолжается довольно долго. Но есть у каждого писателя любимая тема, которая получается у него лучше других. Но не дело профессионала зацикливаться на ней. Много раз я и от критиков, и от самых разных читателей – и по возрасту, и по социальному положению, и по интеллекту – слышал весьма лестные для себя слова: в ваших книгах есть все. Звучит, может, и высокопарно, но я и старался за свою творческую жизнь охватить как можно больше из действительности, разбавив ее и мистикой, и сюром, и абсурдом, которого немало в реальной жизни. И учтите, все-таки это на протяжении более чем 55 лет, если считать первые литературные опыты, которые в дальнейшем привели меня к профессионализму. Так что за много лет и сделано немало.

– Существуют ли сейчас литературные критики? Если да, то влияют ли они на процесс в целом и на отдельных авторов в частности – например, на вас? О каком критике вы бы мечтали?

– Никогда не мечтал ни о каком критике, я сам и критик, и первый читатель, и первый редактор своих произведений. Часто мои книги так и выходили – под редакцией автора. Есть старое выражение, не помню кто сказал, но сказано точно: тот, кто не умеет, учит. Я думаю, критик относится именно к этой категории, хотя не исключаю, что бывают критики по призванию, и именно этот жанр литературы им близок.

– У нас в обществе критику в целом не очень любят. Люди стали чрезвычайно обидчивыми…

– Творческие люди очень ранимы. Одно неверное слово в их адрес, и вот вы уже враги. Критика никогда не помогала, никто из по-настоящему талантливых писателей не шел на поводу у критика. Другое дело – читатель. Книги ведь пишутся для читателя, а не для критика. И мне важно мнение читателя. Я время от времени устраиваю читательские конференции, встречи на различных площадках, презентации своих новых книг, узнаю их мнение. Эти встречи, надеюсь, обоюдно полезны.

Много лет назад одна читательница на встрече выразила недовольство тем, что многие мои произведения заканчиваются смертью героя. Но тем не менее книгу попросила подписать. Я отшутился было – мол, не хочу своих героев оставлять ей, потому и убиваю их одного за другим. Но потом посерьезнел и ответил, что произведение литературы отражает жизнь, а в жизни человек приходит в этот мир, любит, работает, чего-то добивается, а потом все-таки умирает, несмотря на недовольство читателей... Однако замечание ее меня насторожило. Я пересмотрел свои последние книги и понял, что она права, смерти действительно зашкаливают. Стал писать более сдержанно. Герои во многих случаях оставались жить, в надежде пережить и своего автора, и его читателей.

Но встречи с читателями вовсе не означают, что я тут же сломя голову буду следовать их советам.  Однако встречаться все же полезно...

– У вас бывают творческие вечера. Что нравится в них, а что нет?

– Нравится общение с читателями. На такие творческие вечера, как правило, приходят именно читатели и почитатели автора, а не случайные люди. Пусть количество небольшое, зато подготовленные. Общаться с такими читателями интересно. Много лет назад, когда еще процветал СССР, у меня проходила творческая встреча в Донецке, на шахте имени Калинина. Шахтеры после смены моются, а тут их загнали в зал сразу, чтобы сэкономить мое время. Зал на 500 человек был переполнен, многие стояли в проходе. В то время в Москве вышла моя нашумевшая книга «Всадник в ночи». Я не мог поверить, но эти шахтеры так заинтересованно слушали и задавали вопросы, многие из них, оказывается, читали эту книгу и с удовольствием участвовали в мероприятии. Вот эта встреча мне очень запомнилась. Порой простые читатели бывают очень даже непростыми, я бы сказал, неожиданно непростыми...

– У вас есть большая писательская мечта?

– Хотелось бы слетать на Марс. Чисто по-писательски. Провести читательскую конференцию среди марсиан. Ну, это мечта, конечно, тем более что никаких марсиан нет. Ну и ладно...

– Каких современных авторов вы любите, кого перечитываете?

– Вы верно сказали про перечитывание. В последние годы я стал очень осторожен: не хочется тратить время зря, у меня масса любимых писателей, и я больше перечитываю, хотя мимо нашумевших мировых новинок не прохожу. Долго перечислять, но в основном это латиноамериканские прозаики. У Маркеса, Борхеса, Кортасара, Карпентьера, Фуэнтеса и многих других потрясающая, просто колдовская проза, насыщенная мистикой, буйной авторской фантазией. Все это мне очень близко. И многие произведения с двойным дном: надо доискиваться, но при этом получаешь несказанное наслаждение. Это великолепная интеллектуальная проза.

– «Внеклассное чтение на лето от Натига Расулзаде». Посоветуйте читателям «Каспия», что почитать – из азербайджанской литературы, из мировой.

– Вкусы разные, советовать очень сложно. Кроме того, как правило, люди умные не советуют, а я, надеюсь, отношусь к ним. Пусть читают умные книжки, но ведь умная книжка для одного совсем не умна для другого. Чтобы не ошибиться, советую классику. Нашу классику: Гусейн Джавид, Мирза Алекпер Сабир, которого я обожаю, великая азербайджанская поэзия – Низами, Физули, Насими. Вот обещал не советовать, но не удержался. Противоречив человек, ох как противоречив! В особенности – творческий...