Баку 23°C
Любовь, комсомол и…
МЫСЛИ ВСЛУХ
Первое мая 1953 года страна встречала уже без Иосифа Виссарионовича, а потому и безо всякого оптимизма. Это был первый за последние тридцать лет праздник без вождя. Вставшие у власти члены Политбюро не находили в народе достаточного доверия, всех объединял один глобальный вопрос: как мы будем существовать без Сталина? И поскольку ответа не находили, продолжали жить по старинке…
Разумеется, всю политическую ситуацию в стране в те годы я рассматриваю с позиции тринадцатилетнего на тот момент подростка. Поскольку наша семья не входила в элиту, то ни мы, ни ближайшее наше окружение - соседи, учителя, сотрудники, родственники - не подверглись известным гонениям со стороны правоохранительных органов. Соответственно мы и понятия не имели ни о каких репрессиях и «гулагах».
На тот праздник я по разнарядке классного руководителя попал в список участников демонстрации от нашей школы №171. Обновлялся он каждый раз, и вот впервые очередь отдать свой ученический долг дошла и до меня. Нельзя сказать, что я был особо огорчен ситуацией. Хотелось поучаствовать и, возможно, попасть в документальный киножурнал «Новости дня», да и вообще, вживую увидеть наших республиканских руководителей.
У входа в школу девочка (очевидно, старше меня на год-два) хорошо поставленным командным голосом разъясняла группе учащихся правила участия в демонстрации. «Краткий курс бойца» заключался в следующем: для начала необходимо обзавестись портретом одного из членов Политбюро, хранить его до конца мероприятия, нести его выше своей головы, не опускать и ни в коем случае не бросать на землю, а в конце возвратить постер на законное место. На том «курс молодого участника демонстрации» и завершился. Теперь в соответствии с заданным лектором направлением нужно было выбрать портрет и выходить строиться. Мое сожаление по поводу окончания напутствия было довольно искренним: я залюбовался девчонкой. Мало того, что она была чрезвычайно энергична и активна, так еще и просто обворожительна. Я готов был продлить «слушания», а одновременно заглядывать ей в глаза, любоваться губами, волосами, руками... Переведя взгляд на ее грудь, я заметил значок члена ВЛКСМ.
«Так вот где таилась погибель моя… - промелькнула в голове мысль. - Значит, она из комсомольского актива! Так вот почему такая бойкая и громкая…». Мне стало как-то некомфортно, ибо я еще не вступил в ряды этой гордой политизированной организации.
Словом, влюбился я с первого взгляда, да это и неудивительно в столь юном возрасте. Только со второго раза поняв, что пора идти за плакатом, я с необычайным подъемом устремился в кладовку. Транспаранты с портретами членов Политбюро валялись здесь в праздничном хаосе, очевидно, с прошлого праздника - 7 ноября. Выбор был неограничен, а потому привел меня к некоторым раздумьям: кого бы взять с собой, чтобы другие члены Политбюро не обиделись? Некоторые из них были вообще антипатичны мне, хотя бы только по неприятным физиономиям.
«Ну как, например, можно добровольно взять портрет коммунистического лидера с яркой печатью председателя колхоза на лбу и щеголять с ней по всему городу? Засмеют же!» - подумал я, отстраняя эти плакаты, которых, кстати, было большинство. Чуть меньше было портретов человека с усиками «под фюрера». Усы его явно не красили, даже наоборот, придавали лицу их владельца недовольный вид. Разумеется, я и его тихонько отложил в сторонку. А вот и тогдашний лидер Азербайджана: тоже с усами, но с аккуратными, и интеллигентным пенсне «а-ля Чехов».
«Такой портрет нести престижно», - подумал я и протянул было руку, но тут же вспомнил о недавнем перемещении его с должности первого секретаря на должность председателя Совмина (6 апреля постановлением IV пленума ЦК КП Азербайджана он был освобожден от должности первого секретаря ЦК Компартии республики и назначен председателем Совета Министров Азербайджанской ССР - Ред.). Что-то подсказывало мне, старому пионеру, что понижение статуса такого уровня делается неспроста (уже 20 июня того года Мирджафар Багиров был снят и с этой должности).
И тут я увидел тот самый портрет, который был просто обязан выбрать. Милый и симпатичный, он безучастно смотрел мне в глаза, понимая, что никто его, кроме меня, не поднимет над головой. Почему-то его не просто не любили, а игнорировали, несмотря на несомненные заслуги перед советской властью. Он был тенью Сталина, потому и отношение такое. Но я, Марк Израилевич, не мог пройти равнодушно мимо портрета Лазаря Моисеевича. С почтением подняв постер с изображением своего любимца и бережно обтерев его рукавом, я наконец вышел из кладовки, уступив место другим.
Услышав бодрый голос своей новой знакомой, я как завороженный пошел в ее сторону. Она ободряюще улыбнулась и, мимоходом оценив мой выбор, поощрительно похлопала меня по плечу. Поначалу я не понял сей дружеский жест, пока кто-то не окликнул ее по имени: «Розалия, а можно...». Неужели «наша»? - рискнул предположить я.
Пришло время выстраивать колонну, и Роза, почему-то схватив меня за руку, повела во главу школьной демонстрации. Она, как руководитель, была без транспаранта, а потому успела обежать всю колонну и раздать необходимые указания. Наконец все вошло в русло движущегося потока, и Роза вернулась в первую шеренгу. Дорога к правительственной трибуне была дальняя, чему лично я был бесконечно рад.
Мы не стали церемониться и сразу же перешли на дружеские отношения. Оказалось, что Розалия училась у тех же педагогов, что и я. Это открывало большой простор для общения. Особенно досталось от нас учителям математики и физики, к которым мы оба испытывали неприязнь - разумеется, по причине отсутствия любви к их предметам. С большим воодушевлением я похвастался своими «неудами», а Роза с удовольствием подхватывала мои реплики, дополняя их своими подробностями. Осмелев, я предложил ей в ближайшее время вместе прогулять уроки - уж тут-то у меня был богатый, накопленный годами опыт. В эти увлекательные мероприятия входило: посещение парка пионеров (бесплатные качели и карусель), безбилетное проникновение в баиловский зоопарк, катание на детской железной дороге и многие другие приятности, включая назойливые звонки в парадных и открывание в общих дворах водопроводного крана. Разумеется, я не осмелился предложить девочке вскочить на ходу в трамвай и постичь искусство безбилетного проезда, зато при обсуждении прочитанных книг по истории и литературе мы нашли очень много общего и даже любимых писателей.
Так незаметно для себя мы пробежали мимо трибуны с «лучшими» представителями страны, большинство из которых буквально спустя месяц после этого получили отставку и угодили на скамью подсудимых.
Едва дойдя до школы я, торопясь остаться с Розой наедине, без транспарантного попутчика, решил уложить «Лазаря» у порога здания. Но укоризненный взгляд моей новой подруги удержал меня от этого некрасивого шага, противоречившего пионерской этике.
«Я сейчас!», - крикнул я Розе и ринулся в школьную кладовку. Однако выскочив оттуда буквально через минуту, я не обнаружил ни председателя совета дружины, ни новой подружки. Разумеется, я не сомневался, что мы встретимся в школе и наладим более тесное дружеское общение, но, увы, судьба упорно не сводила нас. Я издали приветливо кивал Розе, но она всегда появлялась в окружении комсомольско-пионерской свиты и не подавала надежд на уединенную встречу. Я подкарауливал ее до и после школы - результат нулевой: «дружина» действовала исключительно в полном составе.
Пришедшая мне на ум идея придала оптимизма: я решил быстренько вступить в ряды комсомола и тем самым войти в ее окружение. В силу возраста в нашем классе был только один комсомолец - мой друг Алик. Он же, как комсорг, по достижении мною 14-летия дал мне первую характеристику для вступления в передовой отряд молодежи. А вторую должен был выдать Совет пионерской дружины после собеседования с подателем заявления.
«Тот самый, под руководством Розалии!», - обрадовался я. За пару дней выучил список генсеков компартий всех стран мира - это считалось основой политической лояльности для вступления в комсомол.
В назначенный день и час в пионерской комнате я непринужденно сыпал именами вождей мирового пролетариата. Наконец я увидел вблизи ту, ради кого стремился в столь уникальное сообщество. Розалия, как глава комитета, имела непререкаемый авторитет, коим и пользовалась, первой задавая вопросы. Она вразброс гоняла меня по материкам и странам, и, получив удовлетворительные ответы, уже собиралась было заканчивала свой допрос, когда вдруг спросила:
- А какова ваша успеваемость, товарищ?
- Нормальная, - пробормотал я, не ожидая такого подвоха.
- Нормальная?! - иронично переспросила председатель. - А конкретно по математике и физике?
- В общем, неплохо, - опустив голову, почти прошептал я.
- Совет дружины хотел бы ознакомиться с вашей успеваемость по табелю оценок. Пожалуйста, принесите его на наше следующее заседание. Вы свободны, товарищ пионер, - отчеканила начальник кабинета голосом Левитана.
Я вышел совершенно раздавленный прессом многочисленных «почему?» и «за что?». Можно было много рассуждать о причинах, которые руководили поведением моей «доброй» знакомой в тот момент, но верного объяснения я тогда так и не нашел. Да уж, разгадать умозаключения женщины практически невозможно, а тем более - в подростковом возрасте. Мужчина просто должен быть готов к любому женскому решению - вот и все. А ведь как близка была цель и как далеко ее отшвырнули! Была растоптана даже наша древняя общность…
Как говорил Лазарь Моисеевич, когда его спрашивали об отношении к еврейскому вопросу в Союзе: «Прежде всего я - коммунист!». Однако судьба здорово подшутила над ним. В 1956-м группа влияния Хрущева в Политбюро победила Маленкова, куда приписали и Лазаря. Его лишили всех званий и даже исключили из компартии. Много лет добивался бывший коммунист восстановления, но часто меняющиеся в стране генсеки отказывали ему в этом. В конце концов последний, самый вредный из них, видимо, назло Лазарю (это уж мое личное мнение!), вообще запретил компартию и тем самым лишил Кагановича возможности вернуться в ее ряды. Так и ушел он в мир иной в ранге местечкового еврея…
Чтобы досадить Розе, я, дождавшись ее ухода на повышение, проскочил-таки в ряды ВЛКСМ. С ней самой мы больше не пересекались, даже если я как бы случайно оказывался в местах, близких к комитету комсомола. И только много позже я, как мне кажется, разгадал тактику Розалии: думаю, она тормозила мое стремление войти в фальшивый мир демагогии, лозунгов и пустых обещаний…
Марк ВЕРХОВСКИЙ
Первое мая 1953 года страна встречала уже без Иосифа Виссарионовича, а потому и безо всякого оптимизма. Это был первый за последние тридцать лет праздник без вождя. Вставшие у власти члены Политбюро не находили в народе достаточного доверия, всех объединял один глобальный вопрос: как мы будем существовать без Сталина? И поскольку ответа не находили, продолжали жить по старинке…
Разумеется, всю политическую ситуацию в стране в те годы я рассматриваю с позиции тринадцатилетнего на тот момент подростка. Поскольку наша семья не входила в элиту, то ни мы, ни ближайшее наше окружение - соседи, учителя, сотрудники, родственники - не подверглись известным гонениям со стороны правоохранительных органов. Соответственно мы и понятия не имели ни о каких репрессиях и «гулагах».
На тот праздник я по разнарядке классного руководителя попал в список участников демонстрации от нашей школы №171. Обновлялся он каждый раз, и вот впервые очередь отдать свой ученический долг дошла и до меня. Нельзя сказать, что я был особо огорчен ситуацией. Хотелось поучаствовать и, возможно, попасть в документальный киножурнал «Новости дня», да и вообще, вживую увидеть наших республиканских руководителей.
У входа в школу девочка (очевидно, старше меня на год-два) хорошо поставленным командным голосом разъясняла группе учащихся правила участия в демонстрации. «Краткий курс бойца» заключался в следующем: для начала необходимо обзавестись портретом одного из членов Политбюро, хранить его до конца мероприятия, нести его выше своей головы, не опускать и ни в коем случае не бросать на землю, а в конце возвратить постер на законное место. На том «курс молодого участника демонстрации» и завершился. Теперь в соответствии с заданным лектором направлением нужно было выбрать портрет и выходить строиться. Мое сожаление по поводу окончания напутствия было довольно искренним: я залюбовался девчонкой. Мало того, что она была чрезвычайно энергична и активна, так еще и просто обворожительна. Я готов был продлить «слушания», а одновременно заглядывать ей в глаза, любоваться губами, волосами, руками... Переведя взгляд на ее грудь, я заметил значок члена ВЛКСМ.
«Так вот где таилась погибель моя… - промелькнула в голове мысль. - Значит, она из комсомольского актива! Так вот почему такая бойкая и громкая…». Мне стало как-то некомфортно, ибо я еще не вступил в ряды этой гордой политизированной организации.
Словом, влюбился я с первого взгляда, да это и неудивительно в столь юном возрасте. Только со второго раза поняв, что пора идти за плакатом, я с необычайным подъемом устремился в кладовку. Транспаранты с портретами членов Политбюро валялись здесь в праздничном хаосе, очевидно, с прошлого праздника - 7 ноября. Выбор был неограничен, а потому привел меня к некоторым раздумьям: кого бы взять с собой, чтобы другие члены Политбюро не обиделись? Некоторые из них были вообще антипатичны мне, хотя бы только по неприятным физиономиям.
«Ну как, например, можно добровольно взять портрет коммунистического лидера с яркой печатью председателя колхоза на лбу и щеголять с ней по всему городу? Засмеют же!» - подумал я, отстраняя эти плакаты, которых, кстати, было большинство. Чуть меньше было портретов человека с усиками «под фюрера». Усы его явно не красили, даже наоборот, придавали лицу их владельца недовольный вид. Разумеется, я и его тихонько отложил в сторонку. А вот и тогдашний лидер Азербайджана: тоже с усами, но с аккуратными, и интеллигентным пенсне «а-ля Чехов».
«Такой портрет нести престижно», - подумал я и протянул было руку, но тут же вспомнил о недавнем перемещении его с должности первого секретаря на должность председателя Совмина (6 апреля постановлением IV пленума ЦК КП Азербайджана он был освобожден от должности первого секретаря ЦК Компартии республики и назначен председателем Совета Министров Азербайджанской ССР - Ред.). Что-то подсказывало мне, старому пионеру, что понижение статуса такого уровня делается неспроста (уже 20 июня того года Мирджафар Багиров был снят и с этой должности).
И тут я увидел тот самый портрет, который был просто обязан выбрать. Милый и симпатичный, он безучастно смотрел мне в глаза, понимая, что никто его, кроме меня, не поднимет над головой. Почему-то его не просто не любили, а игнорировали, несмотря на несомненные заслуги перед советской властью. Он был тенью Сталина, потому и отношение такое. Но я, Марк Израилевич, не мог пройти равнодушно мимо портрета Лазаря Моисеевича. С почтением подняв постер с изображением своего любимца и бережно обтерев его рукавом, я наконец вышел из кладовки, уступив место другим.
Услышав бодрый голос своей новой знакомой, я как завороженный пошел в ее сторону. Она ободряюще улыбнулась и, мимоходом оценив мой выбор, поощрительно похлопала меня по плечу. Поначалу я не понял сей дружеский жест, пока кто-то не окликнул ее по имени: «Розалия, а можно...». Неужели «наша»? - рискнул предположить я.
Пришло время выстраивать колонну, и Роза, почему-то схватив меня за руку, повела во главу школьной демонстрации. Она, как руководитель, была без транспаранта, а потому успела обежать всю колонну и раздать необходимые указания. Наконец все вошло в русло движущегося потока, и Роза вернулась в первую шеренгу. Дорога к правительственной трибуне была дальняя, чему лично я был бесконечно рад.
Мы не стали церемониться и сразу же перешли на дружеские отношения. Оказалось, что Розалия училась у тех же педагогов, что и я. Это открывало большой простор для общения. Особенно досталось от нас учителям математики и физики, к которым мы оба испытывали неприязнь - разумеется, по причине отсутствия любви к их предметам. С большим воодушевлением я похвастался своими «неудами», а Роза с удовольствием подхватывала мои реплики, дополняя их своими подробностями. Осмелев, я предложил ей в ближайшее время вместе прогулять уроки - уж тут-то у меня был богатый, накопленный годами опыт. В эти увлекательные мероприятия входило: посещение парка пионеров (бесплатные качели и карусель), безбилетное проникновение в баиловский зоопарк, катание на детской железной дороге и многие другие приятности, включая назойливые звонки в парадных и открывание в общих дворах водопроводного крана. Разумеется, я не осмелился предложить девочке вскочить на ходу в трамвай и постичь искусство безбилетного проезда, зато при обсуждении прочитанных книг по истории и литературе мы нашли очень много общего и даже любимых писателей.
Так незаметно для себя мы пробежали мимо трибуны с «лучшими» представителями страны, большинство из которых буквально спустя месяц после этого получили отставку и угодили на скамью подсудимых.
Едва дойдя до школы я, торопясь остаться с Розой наедине, без транспарантного попутчика, решил уложить «Лазаря» у порога здания. Но укоризненный взгляд моей новой подруги удержал меня от этого некрасивого шага, противоречившего пионерской этике.
«Я сейчас!», - крикнул я Розе и ринулся в школьную кладовку. Однако выскочив оттуда буквально через минуту, я не обнаружил ни председателя совета дружины, ни новой подружки. Разумеется, я не сомневался, что мы встретимся в школе и наладим более тесное дружеское общение, но, увы, судьба упорно не сводила нас. Я издали приветливо кивал Розе, но она всегда появлялась в окружении комсомольско-пионерской свиты и не подавала надежд на уединенную встречу. Я подкарауливал ее до и после школы - результат нулевой: «дружина» действовала исключительно в полном составе.
Пришедшая мне на ум идея придала оптимизма: я решил быстренько вступить в ряды комсомола и тем самым войти в ее окружение. В силу возраста в нашем классе был только один комсомолец - мой друг Алик. Он же, как комсорг, по достижении мною 14-летия дал мне первую характеристику для вступления в передовой отряд молодежи. А вторую должен был выдать Совет пионерской дружины после собеседования с подателем заявления.
«Тот самый, под руководством Розалии!», - обрадовался я. За пару дней выучил список генсеков компартий всех стран мира - это считалось основой политической лояльности для вступления в комсомол.
В назначенный день и час в пионерской комнате я непринужденно сыпал именами вождей мирового пролетариата. Наконец я увидел вблизи ту, ради кого стремился в столь уникальное сообщество. Розалия, как глава комитета, имела непререкаемый авторитет, коим и пользовалась, первой задавая вопросы. Она вразброс гоняла меня по материкам и странам, и, получив удовлетворительные ответы, уже собиралась было заканчивала свой допрос, когда вдруг спросила:
- А какова ваша успеваемость, товарищ?
- Нормальная, - пробормотал я, не ожидая такого подвоха.
- Нормальная?! - иронично переспросила председатель. - А конкретно по математике и физике?
- В общем, неплохо, - опустив голову, почти прошептал я.
- Совет дружины хотел бы ознакомиться с вашей успеваемость по табелю оценок. Пожалуйста, принесите его на наше следующее заседание. Вы свободны, товарищ пионер, - отчеканила начальник кабинета голосом Левитана.
Я вышел совершенно раздавленный прессом многочисленных «почему?» и «за что?». Можно было много рассуждать о причинах, которые руководили поведением моей «доброй» знакомой в тот момент, но верного объяснения я тогда так и не нашел. Да уж, разгадать умозаключения женщины практически невозможно, а тем более - в подростковом возрасте. Мужчина просто должен быть готов к любому женскому решению - вот и все. А ведь как близка была цель и как далеко ее отшвырнули! Была растоптана даже наша древняя общность…
Как говорил Лазарь Моисеевич, когда его спрашивали об отношении к еврейскому вопросу в Союзе: «Прежде всего я - коммунист!». Однако судьба здорово подшутила над ним. В 1956-м группа влияния Хрущева в Политбюро победила Маленкова, куда приписали и Лазаря. Его лишили всех званий и даже исключили из компартии. Много лет добивался бывший коммунист восстановления, но часто меняющиеся в стране генсеки отказывали ему в этом. В конце концов последний, самый вредный из них, видимо, назло Лазарю (это уж мое личное мнение!), вообще запретил компартию и тем самым лишил Кагановича возможности вернуться в ее ряды. Так и ушел он в мир иной в ранге местечкового еврея…
Чтобы досадить Розе, я, дождавшись ее ухода на повышение, проскочил-таки в ряды ВЛКСМ. С ней самой мы больше не пересекались, даже если я как бы случайно оказывался в местах, близких к комитету комсомола. И только много позже я, как мне кажется, разгадал тактику Розалии: думаю, она тормозила мое стремление войти в фальшивый мир демагогии, лозунгов и пустых обещаний…
Марк ВЕРХОВСКИЙ
