Полвека в литературе

Патриотизм, гражданственность, героизм, гуманизм, любовь к своей Родине... Все это воспевает в своих произведениях заслуженный деятель искусств, заслуженный работник культуры, руководитель отделения Союза писателей Азербайджана, лауреат ряда международных и национальных премий Чингиз Алиоглу. Лейтмотивом его творчества является воспевание в своеобразном стиле привязанности к родной земле, духовного величия человека и, конечно же, неповторимых природных красот края.
Поэт прошел нелегкий жизненный путь, но это не помешало ему остаться чутким добрым человеком. Для него всегда на первом месте престиж и слава родной литературы, поэтому он делает все возможное, чтобы прославить ее во всем мире.
Чингиз Алиоглу начал писать еще в молодые годы. Первым стихотворением поэта является «Воспоминание», изданное в сборнике «Молодые поэты». С тех самых пор он продолжал заниматься литературной деятельностью. Его стихи, рассказы, литературно-художественные переводы, публицистические статьи печатались и продолжают публиковаться в периодических изданиях, издаваемых не только в нашей стране, но и за рубежом. Его произведения переведены на многие языки мира, что еще раз подтверждает его популярность во многих странах.
Сегодня Чингиз Алиоглу гость нашей редакции.
- Бывает, высказанная правда порой навлекает неприятности, а то и беды на изрекшего ее. Есть ли у вас стихотворения, которые вы не смогли в свое время опубликовать или которые принесли вам неприятности?
- У меня есть неопубликованные стихи, написанные в разное время, издание которых я счел ненужным, и они не вошли в мои книги. Изучать их - задача будущих исследователей. Но есть у меня и достаточно смелые стихи, которые были изданы. Мое поэтическое суденышко по большой части умудрялось обходить подводные рифы. В советское время я публиковал относительно смелые стихи. Например, в 1968 году у меня вышло стихотворение «Песня приносящих талант» - по сути, это песня азербайджанского народа, ибо именно народ является источником таланта. Там есть, например, такие строки: «Мы безмолвны, внутри нас затаился безумный крик, но мы знаем, что если воскликнем - погибнем», «Мы - тетива, которая то натягивается, то ослабевает, при спуске мы выбрасываем талант в творческий космос», «Мы - тайна, мы - открытие, мы спешим раскрыться в умелых руках и думающих умах».
И такие стихи в то время печатались - может, понравились цензорам, не знаю. Ведь цензоры были тоже азербайджанцы, причем люди образованные, интеллигентные, и они понимали, чувствовали тягу народа к свободе. Поэтому особых трудностей с изданием моих стихов не возникало. Французский писатель Жюль Ренар в свое время сказал: «Не стоит раскрывать правду целиком, но говорить нужно все как есть». И я, следуя мудрому совету Цицерона, решил говорить, ничего не подтверждая. Когда человек лжет, у него видны собачьи клыки. Это тоже сказал Ренар. А Екатерина II изрекла: тот, кто говорит что хочет, слышит то, чего не хочет...
- В то время как ваши стихи проходили цензуру, в ней увязали стихотворения Вагифа Самедоглу и Вагифа Джабраилзаде. С чем это связано?
- Я считаю, что в определенном смысле причиной тому были они сами. Ведь они часто не публиковали свои стихи. Вот Вагиф Самедоглу, один из крупнейших наших поэтов. У большевистского режима был отлаженный механизм давления на непокорных. На радио «Голос Америки», например, прошла передача о Вагифе Самедоглу, Вахиде Азизе и обо мне. Естественно, здесь началась заваруха, хотя никто из нас троих ни о чем не знал. Или в Прибалтике у одного поэта-диссидента во время обыска дома нашли мое поздравительное письмо… А сегодня для азербайджанского поэта весь мир открыт. У меня много друзей-поэтов в разных странах, хотя по эпистолярной части я большой лентяй.
Между прочим, недавно я прочел интервью одного очень уважаемого мною относительно молодого поэта, в котором сказано, что нынешние поэты посильнее «шестидесятников». Не хочу называть его имени, но скажу, что это утверждение в корне ошибочно. Наши «шестидесятники» - Вагиф Самедоглу, Мамед Исмаил, Муса Ягуб, Алекпер Салахзаде, Иса Исмаилзаде - корифеи современной азербайджанской поэзии, и я пока не вижу среди нынешних поэтов того, кто мог бы встать рядом с ними. Во всем должна быть справедливость и чувство меры. В противном случае мы не сможем определить универсальный алгоритм развития азербайджанской поэзии в течение второй половины XX - первой четверти XXI века. Это - одно из необходимых условий.
Современных поэтов я бы сравнил со спортсменами: кто-то из них прыгает в высоту, другие - в длину. Состязание может быть тайным или открытым. Те, кто прыгает в высоту, хотят подняться повыше, а те, кто в длину, - вырваться вперед и обогнать других. Есть еще третья категория, к ней я отношу и самого себя, - эти прыгают в сторону. Наш достопочтенный и достославный пророк Мухаммед тоже в свое время отходил в сторону, уходил в горы, и там на него снисходило откровение Всевышнего. Я часто пишу стихи как молитву, то же бросается в глаза и у других поэтов, которых я уже перечислил. Пишу по большей части хвалебные и благодарственные молитвы. А есть поэты, которые пишут молитвы заупокойные. В сущности, поэзию можно назвать неблагодарной дочерью молитвы.
- Ваши стихи регулярно публиковались на страницах литературных газет и журналов, издавались отдельными сборниками. Вы работали в различных должностях, много ездили по миру. Как все это соотносится с «отходом в сторону»?
- Я по натуре человек замкнутый. Дома у меня на стенах висит множество картин, и точно так же в моей внутренней пещере чувств развешаны листочки с записанными на них чувствами. Что касается поездок, то еще за год до развала СССР я был невыездным. Бакинской горком партии включил меня в состав делегации, отправлявшейся во Вьетнам, но накануне выезда мое имя исключили из списка. Как-то раз Яшар Нури, ныне покойный, рассказывал по телевидению, что однажды с ним произошел удивительный случай: его отправили во Вьетнам, причем документы оформили в один день. Я вообще человек непоседливый, чаще всего бывал в Прибалтике, где пошире открывалось окно в Европу, больше ощущался дух свободы. В Латвии, Литве я проводил по полгода.
- А почему вас не выпускали за границу?
- Не знаю, но факт остается фактом. А внутри СССР меня отправляли на все поэтические фестивали. Я - единственный азербайджанский поэт, в чьем архиве хранится почетная грамота за подписью Ельцина. Однажды вышло постановление об отправке молодых поэтов на ударные комсомольские стройки. Они должны были писать об этом, а потом сборник этих «отчетов» будет издан отдельной книгой и коллективно вручен в дар XXVI съезду партии. Сначала нас собрали в Свердловске, где Ельцин тогда был председателем обкома, а оттуда мы по партийному распределению разъехались по разным регионам. Я выбрал Татарстан, где отношение к нам было очень лояльным. Я всего один раз побывал на Камском автомобильном заводе, остальные 17 дней просидел в номере, наблюдая московскую Олимпиаду. По истечении срока я заявил, что все нужные материалы собрал, и меня отпустили домой. Требуемый заказ я так и не выполнил. У меня в архиве до сих пор хранится письмо за подписью секретаря Союза писателей СССР В.Карпова - мол, книга уже готова, ждем вашей рукописи. Я никогда не превозносил в своих стихах советский строй, тем не менее отношение ко мне в Союзе писателей всегда было доброе. При Имране Гасымове меня отправляли на мероприятия во все союзные республики. Возможно, благодаря хорошему знанию русского языка.
- Некоторые поэты довольно активно экспериментируют. И это воспринимается двояко: часть читателей думает, что подобные эксперименты имеют целью выяснить возможности языка и поэзии в целом, другие полагают, что этим занимаются поэты, не имеющие собственного стиля и стремящиеся нащупать его. А вы как считаете?
- По правде говоря, меня воротит от слова «эксперимент». Первым это слово употребил в отношении моего творчества Низамеддин Шамсизаде. Я еще тогда сказал ему, что экспериментов не провожу. Я признаю тех поэтов, которые стремятся освоить большинство стихотворных форм направления, к которому относятся. Стихотворение рождается вместе с формой. Тех, в чьем творчестве нет многообразия форм, я за поэтов не считаю. Если стихи - явление в первую очередь языковое, то они должны раскрывать все возможности языка. Это проявляется в стихах, которые написаны в различной интонации, ритме, ведь это - основа стихотворения. Я не владею размером стихосложения, но у меня есть музыкальный слух, поэтому писал даже газели. Поэт должен быть прежде всего восприимчив к звуку - вот что в первую очередь рождает всплеск в его душе.
- Языковые моменты теряются при переводе...
- Да, это так. Есть у меня товарищ - Ильхам Бадалбейли, ответственный секретарь московского филиала СП Азербайджана. Он перевел много стихов наших поэтов, а из моих - ни одного. Как-то я спросил его, почему, и он ответил: «Не могу же я растоптать отлитые другом драгоценные украшения»... Все дело в том, что поэт не вправе забывать о богатстве родного языка, о духовном наследии своего народа. Он обязан развивать язык своего народа, отражать в своих стихах поэтику родного языка, традиционные изящные обороты и стилистику.
- По каким критериям вы выбираете авторов для перевода?
- Некоторые переводы мне заказывали издательства, и гонорары платили достойные. Вообще же меня привлекают поэтические произведения, незаурядные как по содержанию, так и по форме, и я стараюсь донести их до азербайджанского читателя, до молодого поколения, интересующегося литературой. Преподавая в университете, я убедился, что большая часть молодежи не владеет русским языком, и старался посредством своих переводов познакомить их с такой поэзией. И потом, не люблю я сидеть без дела. Когда не пишу и не читаю, начинаю переводить, выбирая на свой вкус. Иногда перевожу произведения друзей, пишущих по-русски.
- У вас есть стихи социальной направленности - «Чиновник», «После всего», «Блестящий трамвай заглядывает с молчаливых небес» и некоторые другие. Хотя обычно вы не освещаете те или иные общественные проблемы. Значит ли это, что вы предпочитаете выражать свою позицию через поэзию?
- Да, свою обеспокоенность и недовольство я выражаю посредством стихов. Таков мой стиль самовыражения. Подобных произведений у меня много. Например, поэма «Оф» - единственная в азербайджанской литературе по стилю изложения и форме стиха. У нас такого не было и не будет еще много лет. Дело в том, что на меня угнетающе подействовала ликвидация трамвайных линий. Трамвай был транспортом бедноты, к тому же он привносил какой-то особый дух, красоту в пейзаж нашего города. Вообще, общественная позиция в моих стихах достаточно выпуклая.
- В каждом вашем сборнике бывает несколько шуточных стихов. Таковы «Соседская собака», «Не умею писать любовные стихи». Видимо, вы следуете принципу, что серьезные вещи лучше облекать в шутливую форму?
- Да, несомненно. Вообще, нужно уметь относиться к самому себе с юмором. Не люблю тех, кто напускает на себя важность. Многим кажется, что я эгоист, но это – лишь средство самозащиты.
- В некоторых ваших стихах используются малоупотребимые, непонятные большинству читателей слова. Многие из них и в словарях не найти...
- Друзья звонят и делятся мнением о моих стихотворениях, касаются и неологизмов, которые там встречаются. У меня память на слова довольно хорошая, хотя собственные стихи я не запоминаю. Должен сказать, что язык у нас богатый, но многие слова в толковые словари не включаются. Заглядываю в словарь, чтобы уточнить написание, а там искомого слова нет. Какой смысл издавать такие словари, непонятно. Как-то жена посоветовала мне составлять список слов, которые не вошли в словарь, а потом отправить его языковедам. Но ведь это не мое дело, есть люди, которые отвечают за данную сферу, вот пусть они и занимаются этим.
- А для чего вы используете такие слова - чтобы ввести их в обиход или просто к месту?
- Согласно исследованиям ученых, каждые пятнадцать дней в мире умирает один язык, а во всем мире их более трех тысяч. Если мы не будем беречь свой язык, то азербайджанский язык утратит свою красоту и выразительность, его заполонят чуждые слова и обороты. Я считаю, что поэты должны участвовать в обогащении лексического состава, создании неологизмов.
- А вы создаете новые слова?
- Да, их не много, но они есть в моих стихах. Я счастлив, что пишу на таком мощном, гибком, выразительном языке, как наш азербайджанский. Те, кто высказывает отзывы о моих стихотворениях, иногда спрашивают о новых словах. Я в недоумении пересматриваю произведение, но никаких новых слов не вижу. Все они - из нашей лексической сокровищницы, просто вышли из обихода или используются редко, поэтому многие их попросту не знают.
- У вас целый ряд стихотворений проникнут острой печалью. А внешне вы довольно оптимистичны…
- Я не люблю надевать на людях ту или иную маску, напускать на себя эдакий глубокомысленный вид. Я по натуре человек жизнелюбивый. Что же касается печали в стихах, то это мне пришлось пережить в жизни. Случилось так, что все мои родные ушли из жизни один за другим, в одночасье. Так родилось стихотворение «Памяти моей тети Махбубы» - я очень любил покойную…
- Вы уже почти полвека в литературе. Замечали ли влияние ваших стихов на произведения поэтов молодого поколения?
- Да, замечал. И думаю, эти поэты не совершают большой ошибки (смеется). От души желаю им достичь еще больших высот. Я не из тех, кто расточает похвалы к месту и не к месту, но наш народ действительно талантлив. Очень часто мы этого не замечаем, но в литературе это бросается в глаза. Не в любой, конечно, важно верно выбрать. Сегодня азербайджанская поэзия находится под сильнейшим давлением, появилась целая армия, вырабатывающая псевдолитературу. Причем мне кажется, что особую активность в этом плане проявляют женщины. Поэзия превращается в средство досуга, с помощью ее убивают время.
Я редко захожу в Союз писателей. Причина в том, что там незнакомые люди вручают мне свои книги. Считаю это полным неуважением: хочешь подарить книгу - отправь ее по почте, сам принеси, передай… Или, к примеру, книжные презентации - на них сформировалась целая система этикета. Выступающие наперебой расхваливают книгу, и названия обычно кричащие - чтобы привлечь внимание. Считаю, что название книги должно быть простым. Моя первая книга называется «Оптимизм»…
- В свое время, когда пошли разговоры о постмодернизме, вы посвятили этой теме целую серию стихотворений, не лишенных сарказма. Как появились эти стихи?
- Я ничего не делаю с умыслом, у меня спонтанная ответная реакция. Сейчас у меня готова новая книга, которая будет издана в этом году. Там я написал, что авангард и постмодернизм не просто два различных понятия, это - антонимы. В авангардисте присутствует вера в то, что, разрушив, можно создать что-то взамен, тогда как постмодернист - это утомленный, выбившийся из сил циник. По сути, постмодернизм есть состояние эстетического бессилия. Постмодернисты утверждают, что все на свете имеет одну цену, и цена эта - грош. Исходя из этого, не стоит тратить время и силы на поддержание традиций. Для постмодернистов все эпохи на одно лицо, они не способны разрушить и взамен что-то создать, а только имитируют созидательный процесс. Таков мой взгляд на постмодернизм. Вообще все эти «-измы» - суть рукава дельты при впадении символизма в океан мировой культуры. Следовательно, все литературные течения вышли из символизма.
- В молодости вы писали больше свободным слогом, но в последние 20 лет отдаете предпочтение силлабическому стиху. Интересно узнать ваше мнение о свободном стихосложении.
- Я и теперь еще иногда пишу свободным стихом, они публикуются в периодике. В целом искусство двигается вперед путем проб и ошибок. Отказ от традиционных форм искусства несет только вред, и это очевидно. Стих теряет свою фонетическую стройность, строфы становятся разреженными, разрозненными, слабеет притягательность речи. С другой стороны, речь, освободившаяся от строгих рамок, вновь обретает былую естественность, гармонию и свободу. Интонация, гармония - душа любой фразы, строфы, свободный стих в некотором смысле высвобождает дух. Не все можно изложить сжато и стройно, есть такие вещи, которые требуют бесстрастного, а некоторые даже скептического тона и стиля. Вот тут на помощь поэту и приходит свободный стих.
- Вы побывали во многих странах. Что дают зарубежные поездки в творческом плане?
- Обилие информации и впечатлений, знакомство с культурой других народов, люди, характеры… Я вообще-то не принадлежу к поэтам, пишущим путевые стихи, таких у меня пара-тройка, не больше. Поэт - носитель мятежного духа, он стремится в космические выси, и в силу этого обогащается, иногда незаметно для самого себя. Его поэтический арсенал оснащается новыми мощными выразительными средствами. В свое время я объездил чуть ли не весь Союз и в этих поездках совершал удивительные для себя открытия. Например, прочел произведение известного русского писателя В.Астафьева «Царь-рыба». Там есть такая фраза: «В Игарке постоянно пожар». Я с большой группой поэтов побывал там и увидел городской дом культуры пылающим в огне, но все отнеслись к этому довольно спокойно. Оказалось, что в этом городе все строения деревянные, поэтому пожары там не редкость… Вот такое интересное для меня открытие.
- С какими идеалами вы пришли в литературу и осуществились ли они?
- Интересный вопрос. Во-первых, в то время я не рассматривал себя как поэта, да и сейчас не очень люблю распространяться об этом. У крупнейшего американского поэта Роберта Фроста есть такая очень меткая фраза: «Говорить «я поэт» - такая же нескромность, как и сказать «я - хороший человек». Что касается идеала, то об этом я никогда не думал. Но были поэты, привлекающие меня: Лорка, Орхан Вели, Назым Хикмет. Трагическая судьба Есенина ранила мою душу. Затем я постепенно расширял круг чтения, знакомился с мировой поэзией.
Моя поэма «В городе снов» шла к азербайджанскому читателю почти 16 лет. Впервые она была опубликована в Латвии на латышском, потом в Москве на русском, и только затем у нас, на языке оригинала. В то время я сдал поэму в журнал «Азербайджан», где заведующим отделом поэзии был человек мною уважаемый, к тому же - секретарь парткома Союза писателей. Поэма имела антисоветскую направленность, в ней открыто критиковался Ленин. Тот секретарь в своем отзыве написал, что это и не поэма вовсе, а в лучшем случае подражание Аполлинеру, Рембо, Вийону, Верлену. А мне, окончившему АЗИ, откуда было знать, кто такие Вийон и Верлен? Однажды на телевидении я сказал, что благодарен тому человеку, потому что только потом я прочел указанных авторов. Так началось мое знакомство с европейской поэзией. Правда, немецкую я не очень жаловал, поскольку я - человек военного поколения, и в подсознании у меня сохранилась неприязнь ко всему немецкому. В общем, со временем я познакомился с крупнейшими представителями мировой литературы, но кумиров из них я себе так и не сотворил.
На различных этапах творчества я интересовался разными поэтами, причем открывал для себя и их слабые места. В свое время Гете сказал, что наука начинается с поэзии. Для меня же поэзия - в первую очередь наука. Исследование в области поэзии - одна из главных целей, которые я ставлю перед собой. Вот у нас есть такой гигант, как Рамиз Ровшан, и мне очень хотелось бы, чтобы он написал свои суждения о поэзии. Это было бы чрезвычайно интересно. Мы нередко не ценим тех, кто у нас есть, и это оттого, что слишком заняты собой.
- Некоторые ваши стихотворения звучат необычно, изобилуют аллитерациями, сопровождаются ассонансами. Такие стихи трудно воспринимаются читателем.
- Поверьте, нормально. Здесь нет ничего наигранного, искусственного. Написать такое трудно, оно само должно родиться. Я никогда не занимался вещами недозволенными, а величайшее удовольствие получал от языка. Язык у человека носит двойную функцию: это и речевой орган, и орган вкуса. Он имеет удивительную метафизику.
- У вас вышло более 30 книг на родном языке. Говорят, «после поэта остается книга». Важен ли в литературе количественный фактор?
- Количество для меня никогда не было главным, во мне всегда сидела потребность созидать. Поэзию можно сравнить с ювелирной мастерской, где произведенная продукция не бывает одинакового качества. Но я верю, что будущие исследователи азербайджанской поэзии найдут в моем наследии немало интересного.
- Что и у кого вы позаимствовали в советской литературе?
- Для меня русский язык сыграл роль ключа, открывшего передо мной сокровищницу мировой литературы. Ведь зарубежную литературу я читал в основном по-русски. Что касается самой русской литературы, то здесь для меня ведущее место занимают Лермонтов и Блок, а также Ахматова и Цветаева. Один русский писатель еврейского происхождения заметил, что Цветаева - великая поэтесса, но у Ахматовой нужно учиться. В Ахматовой меня привлекала трагичность биографии, а Цветаева обладает огромной поэтической силой. Был еще Владимир Соколов, поэт чрезвычайно искренний, трепетный, и меня привлекал идущий от него свет. Лермонтов, наоборот, поэт некоей демонической мощи. Говорят, Пушкин - великий поэт, но лично на меня он особого впечатления не производит, мне больше по душе его проза. Блок - поэт трагического периода русской литературы. Накануне революции он написал письмо друзьям, заметив: «Мы - дети кровавых лет России». Николай Тряпкин был заикой, но не заикался, читая свои стихи. Замечательный был поэт. Должен заметить, что в советской литературе были поэты, которые преподносились как выдающиеся представители русской поэзии, хотя на самом деле таковыми не являлись. Истинно же значительные поэты оставались в тени.
- А в азербайджанской поэзии?
- Можно сказать, примерно так же. В отношении азербайджанских поэтов существовало сильнейшее предубеждение. Помню, к 100-летию Ленина меня вызвал редактор журнала Джалал Мамедов и поручил написать поэму или серию стихотворений к столь важной дате. Я спросил, почему я, ведь тогда были конкретные люди, пишущие такие вещи. И он ответил, что они и так много писали и публиковались, а теперь, мол, мы хотим выдвигать молодых. Я знал, что Дж.Мамедову возражать следует крайне осторожно. Говорю: «Джалал муаллим, тема очень серьезная, я себя готовым к ней не считаю»… В результате юбилейный номер журнала начинался стихами одного нашего поэта, имя которого я не буду называть (смеется).
- Вы работали на различных ответственных должностях. Тем, кто привык к руководящей работе, трудно уходить с поста. В 70 лет вы были освобождены от занимаемой должности в соответствии с принятым порядком. Как чувствовали себя после этого - не было ли ощущения пустоты?
- Согласно закону я должен был уйти на пенсию в 65 лет, но меня не отпустили. Как только исполнилось 70, я написал заявление на имя министра Абульфаса Гараева. Тот вызвал меня и заявил, что не хочет отпускать меня. Тогда я сказал: господин министр, с вашего позволения я хочу дальнейшую жизнь прожить для себя, но как солдат культурной сферы готов выполнить любое поручение. И он мою просьбу удовлетворил. Я до сих пор сотрудничаю с ними, руковожу некоторыми проектами. Вообще же, после выхода на пенсию почувствовал, каким же - о Боже! - можно быть счастливым. Раньше я просыпался в пять утра, до восьми писал, потом завтракал и уходил на работу, а по возвращении опять писал или переводил. Теперь особой перемены не произошло, но в плане свободы времени мне теперь, конечно, комфортнее.
- Некоторые наши поэты и писатели издаются за рубежом, но на книжных выставках, в магазинах их книг почему-то не встретишь. Чем это объясняете вы, как поэт, долгие годы имеющий связи с заграницей?
- Моя первая книга вышла в Москве тиражом 28 тысяч, вторая - 10 тысяч. Теперь мои книги издаются тиражом в 500 экземпляров. Там и своих русских поэтов издают такими же тиражами. Учитывая разницу в численности населения, наше положение как минимум не хуже. Такова общая тенденция в мире. Моя книга «День прошел» была издана 30-тысячным тиражом. Советский режим заставлял поэтов служить его идеологии. Только сейчас понемногу формируются настоящие, честные писатели, а читатели возвращаются к литературе. Но вместе с тем имеет место засилье бездарщины, портящей вкусы читателя. То же и на телевидении. Мы ведь мечтали, чтобы наша страна была свободной в цивилизованном смысле этого слова…
- Почему азербайджанские писатели не удостаиваются престижных литературных премий?
- Все эти премии, увы, сильно политизированы. У нас есть писатели, вполне достойные Нобелевской премии: Эльчин, Кямал Абдулла, Анар. Чем они хуже тех, кто стал лауреатом этой премии? В советское время был один армянский поэт, с которым я знаком, встречались на всесоюзных фестивалях. Два года назад я увидел его имя в числе кандидатов на Нобелевскую премию. Хотя в творческом плане он и в подметки не годится тем же Вагифу Самедоглу, Рамизу Ровшану. К сожалению, мы не проявляем должного внимания и уважения к своим творческим личностям...
Беседовал Фарид ГУСЕЙН