Баку 14°C
Марк Розовский: «Жизнь в Баку была абсолютным праздником!»
Художественный руководитель московского театра «У Никитских ворот» Марк Розовский – человек уникальный. Он и режиссер, и композитор, и драматург, и актер. За годы своей творческой деятельности он успел создать студенческий театр-студию МГУ «Наш дом» (из которого вышли такие звезды как Геннадий Хазанов, Семен Фарада, Александр Филиппенко, Людмила Петрушевская, Максим Дунаевский), поработать с Георгием Товстоноговым в БДТ, а совместно с Александром Журбиным поставить и первую советскую рок-оперу «Орфей и Эвридика». Успел он поработать и в Баку с кинорежиссером Юлием Гусманом… А недавно получил награду как лучший режиссер на Фестивале мюзиклов в Южной Корее. Об этом и многом другом Марк Розовский рассказал корреспонденту «Москва – Баку».
- Марк Григорьевич, поздравляем вас с почетной наградой на южно-корейском фестивале мюзиклов. Как все прошло?
- В тысячных залах с аншлагами сыграли пять раз мюзикл «Гамбринус», которому уже 30 лет. Конечно, это уже новая редакция, многое изменилось с момента премьеры. Но, к сожалению, спектакль становится все более актуальным.
- Почему «к сожалению»?
- «Гамбринус» поставлен по повести русского классика Куприна и написан на интернациональную тему. Все эти тридцать лет тема национализма, вражды, всевозможного рода фобий, к сожалению, возникала в нашей реальности как некая угроза, как некая мощная сила, желающая расщепить человечество и уничтожить те фундаментальные ценности, которые оно на протяжении веков вырабатывало. Сегодня мы живем в мире, где постоянно происходят кровопролития, где многие страны живут в постоянном страхе… Наш мюзикл «Гамбринус» отстаивает как раз фундаментальные ценности, против которых выступают фашистские силы, националисты. Например, действие мюзикла происходит в Одессе (у Куприна город не назван, только подразумевается) и в контексте недавно произошедших там событий, наш спектакль оказывается остро актуальным.
- Как вы относитесь к тому, что политика проникает в театр?
- Я не люблю, когда меня относят к сторонникам политического театра, и считаю, что политическим театром в том виде, который был представлен в революционные и послереволюционные годы, да и в советское время, считался театр, который агитировал, пропагандировал и утверждал формы открытой публицистики. Это театр из сферы обслуживания, плакатный, прямолинейный – плохой. Он обслуживает некие идеологемы, которые не всегда совпадают с идеями творчества. Но я не сторонник и безыдейного искусства – искусство не может быть безыдейным.
- Какие идеологемы вы имеете в виду?
- Пропагандистские. Пошлые, сбивающие человека с правильного курса. Этим сейчас занимается телевидение, нечистоплотные журналюги… Театр и такого рода политика не должны иметь ничего общего. Однако жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, как говорил вождь мирового пролетариата. Театр является трибуной, на которой происходит все «здесь и сейчас», и он не может отрекаться от того, что происходит в мире сегодня. Любой аполитизм есть заполнение пустоты пустотой. Понимаете, вся наша история делает русскую культуру политической.
- Завершается театральный сезон, за который вы поставили такие премьеры, как «Анна Каренина. Lecture», «Новый Ревизор» и – последняя – «Человек-волк» (по следам Зигмунда Фрейда)… Расскажите, что за «следы Фрейда»?
- Это фантазия на документальной основе, как и наш «Харбин-34». Такой психологический театр, театр глубинного психоанализа. Основа документальная — история болезни человека, которого Фрейд прозвал «Человек-волк». Меня интересовал не столько психоанализ, сколько судьба человека, русского эмигранта, рафинированного интеллигента, который попал в мясорубку истории: довоенное время, фашизм, война… Его драма — это драма одинокого человека. В своем спектакле мы пробуем соединить методику Станиславского с открытиями Фрейда и дать новый уровень психологического театра.
- Марк Григорьевич, как вы считаете, есть ли у нас сейчас цензура?
- Убежден, что цензура может быть только внутренней, другой цензуры я не признаю. Никакой цензуры в сегодняшней России нет и быть не может. А насчет того, что можно и нельзя в искусстве – это уже вопрос морали и художнической совести и ответственности.
- В театре «У Никитских ворот» органично сочетаются приемы драматического и музыкального искусства, и музыка является важной составляющей спектаклей. Откуда пошла эта любовь к музыке? Знаю, что в 70-х вы ставили первую в советском союзе рок-оперу «Орфей и Эвридика»… Каково это было, быть первооткрывателем в то нелегкое время?
- Вот тогда сложность заключалась не в том, чтобы поставить, а в том, как ее пробить. Сам термин «рок-опера» был запрещен. Мы вынуждены были хитро назвать ее «зонг-оперой». Тогда уже знали брехтовские зонги и это слово вошло в лексикон, с ним было легче проходить через цензуру. А если о музыке… Сначала я работал в «Поющих гитарах», вокально-инструментальном ансамбле, который занимался концертной деятельностью в рамках общепринятой массовой культуры. Все совпало.
Шел 1975 год. Я работал в ленинградском БДТ, как раз над «Историей лошади», меня пригласили Журбин и Димитрин для этой постановки. В «Поющих гитарах» до меня пела замечательная певица, я сразу понял, что именно она будет Эвридикой, – Ирина Понаровская. Орфея не было, и мы занялись отбором (тогда еще не знали слова «кастинг»). На пробы пришел непрофессиональный певец, кажется, он был прикладным художником-декоратором, Алик Асадуллин. У него был волшебный тенор, да и внешне он подходил на роль Орфея.
А остальных мы взяли из «Поющих гитар» плюс собрали группу пантомимистов, пришел один парень-акробат – в общем получился первый музыкальный театр. Рок-опера «Орфей и Эвридика» собирала стадионы, была сыграна более 2000 раз с аншлагами… До нас мы знали только оперу «Иисус Христос…»
- Знаю, что вы и ее ставили…
- Действительно, мы с молодым Юликом Гусманом первыми поставили «Иисус Христос – суперзвезда», еще до «Орфея и Эвридики». Мы сделали шоу, но только не полностью, а одно отделение с бакинским ансамблем «Гая». Это было концертное исполнение. Мы с «Гая» были первыми в советское время, кто поставил «Иисуса Христа – суперзвезду», там целое отделение состояло из отрывков: ария Христа, Магдалины, Иуды... Хоры, дуэты и трио…
- Как вам работалось с ансамблем «Гая»?
- Это был очень популярный эстрадный квартет, с которым мы душа в душу работали. Тогда было много известных кавказских ансамблей – например, «Орэра», который тоже пользовался большой любовью. Наша программа называлась «Огни большого города» и, конечно, под этим подразумевался город Баку. Недавно мне посчастливилось увидеть кинохронику современного Азербайджана. Я засмеялся, потому что «огни большого города» - это в точности о сегодняшнем Баку. Он настолько богат этими огнями! Это абсолютно современный европейский город, со своей спецификой, со своим восточно-кавказским колоритом, который он сохраняет.
Еще тогда мы начинали в своем спектакле отстаивать ту разноцветность жизни, которая отражалась в полной мере в музыке «Гая». Там был замечательный руководитель Рауф Бабаев, музыканты Ариф Гаджиев, Теймур Мирзоев... Еще в «Гая» был прекрасный солист Лев по фамилии Елисаветский, который блестяще вписывался в чисто азербайджанскую компанию. Сама жизнь в Баку была абсолютным праздником!
- А в театры азербайджанские ходили?
- Конечно. В бакинском ТЮЗе Юлий Гусман ставил «Три мушкетера» - это была постановка, очень удачная, еще до фильма. Театральная интерпретация нашего мюзикла, который потом, после трехсерийной киноверсии, стал невероятно популярным в стране.
- До работы над «Огнями большого города» вы ранее были в Баку?
- Да, конечно. Мы с Гусманом познакомились еще когда он был капитаном команды КВН города Баку. Это было очень давно. Я тогда руководил студией «Наш дом», мы были разогнаны, были безработными, и Гусман позвал нас к себе. По секрету скажу, я ставил домашнее задание команде города Баку в полуфинале и финале. И мы победили сначала медицинский институт, а потом и знаменитую команду Одессы. А там были тексты Жванецкого и других сильных авторов! Гусман победил и мое домашнее задание принесло самые большие очки его команде. А Алик Аксельрод делал приветствие. Помню, как в Доме культуры на Баилово шли репетиции, мы готовились к финальной встрече с Одессой, сочиняли шутки… Хорошее было время!
Скажу вам больше, до КВН была такая скандальная программа «ВВВ» – «Вечер веселых вопросов» и вместе с Аликом Аксельродом мы вели эти передачи. Это было задолго до Маслякова. Но это отдельная история нашего телевидения, когда был живой эфир. Об этом в другой раз.
- А с театром «У Никитских ворот» на гастролях в Азербайджане вы были?
- Были однажды, но очень давно. В новейшей истории Азербайджана нас, к сожалению, пока никто не пригласил. Но мы бы с большим удовольствием привезли на гастроли в Баку свои спектакли. Я лично был бы счастлив пройтись по тем же улицам, увидеть Девичью башню, посидеть на набережной и съесть по старой памяти знаменитый рыбный шашлык, повидаться с давними друзьями.
Можно очень многое вспомнить о том времени, когда я был в Баку и там работал. Это было очень весело. С того времени осталась масса баек: как я ходил на стадион с Гусманом, как я ходил в аптеку и мне не дали заплатить за Пирамидон, потому что я был почетным гостем города, и как встречали в аэропорту Алика Аксельрода с шашлыками на шампурах и везли в открытой машине, а рядом ехали мотоциклисты с флагами, члены команды КВН города Баку… Много у меня всяких историй. Главное – та дружеская атмосфера, которая была настолько искренней, а сейчас это оказалось если не потерянным, то прерванным. И, конечно, хотелось бы вернуться в Баку и почувствовать эту атмосферу заново.
- Марк Григорьевич, поздравляем вас с почетной наградой на южно-корейском фестивале мюзиклов. Как все прошло?
- В тысячных залах с аншлагами сыграли пять раз мюзикл «Гамбринус», которому уже 30 лет. Конечно, это уже новая редакция, многое изменилось с момента премьеры. Но, к сожалению, спектакль становится все более актуальным.
- Почему «к сожалению»?
- «Гамбринус» поставлен по повести русского классика Куприна и написан на интернациональную тему. Все эти тридцать лет тема национализма, вражды, всевозможного рода фобий, к сожалению, возникала в нашей реальности как некая угроза, как некая мощная сила, желающая расщепить человечество и уничтожить те фундаментальные ценности, которые оно на протяжении веков вырабатывало. Сегодня мы живем в мире, где постоянно происходят кровопролития, где многие страны живут в постоянном страхе… Наш мюзикл «Гамбринус» отстаивает как раз фундаментальные ценности, против которых выступают фашистские силы, националисты. Например, действие мюзикла происходит в Одессе (у Куприна город не назван, только подразумевается) и в контексте недавно произошедших там событий, наш спектакль оказывается остро актуальным.
- Как вы относитесь к тому, что политика проникает в театр?
- Я не люблю, когда меня относят к сторонникам политического театра, и считаю, что политическим театром в том виде, который был представлен в революционные и послереволюционные годы, да и в советское время, считался театр, который агитировал, пропагандировал и утверждал формы открытой публицистики. Это театр из сферы обслуживания, плакатный, прямолинейный – плохой. Он обслуживает некие идеологемы, которые не всегда совпадают с идеями творчества. Но я не сторонник и безыдейного искусства – искусство не может быть безыдейным.
- Какие идеологемы вы имеете в виду?
- Пропагандистские. Пошлые, сбивающие человека с правильного курса. Этим сейчас занимается телевидение, нечистоплотные журналюги… Театр и такого рода политика не должны иметь ничего общего. Однако жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, как говорил вождь мирового пролетариата. Театр является трибуной, на которой происходит все «здесь и сейчас», и он не может отрекаться от того, что происходит в мире сегодня. Любой аполитизм есть заполнение пустоты пустотой. Понимаете, вся наша история делает русскую культуру политической.
- Завершается театральный сезон, за который вы поставили такие премьеры, как «Анна Каренина. Lecture», «Новый Ревизор» и – последняя – «Человек-волк» (по следам Зигмунда Фрейда)… Расскажите, что за «следы Фрейда»?
- Это фантазия на документальной основе, как и наш «Харбин-34». Такой психологический театр, театр глубинного психоанализа. Основа документальная — история болезни человека, которого Фрейд прозвал «Человек-волк». Меня интересовал не столько психоанализ, сколько судьба человека, русского эмигранта, рафинированного интеллигента, который попал в мясорубку истории: довоенное время, фашизм, война… Его драма — это драма одинокого человека. В своем спектакле мы пробуем соединить методику Станиславского с открытиями Фрейда и дать новый уровень психологического театра.
- Марк Григорьевич, как вы считаете, есть ли у нас сейчас цензура?
- Убежден, что цензура может быть только внутренней, другой цензуры я не признаю. Никакой цензуры в сегодняшней России нет и быть не может. А насчет того, что можно и нельзя в искусстве – это уже вопрос морали и художнической совести и ответственности.
- В театре «У Никитских ворот» органично сочетаются приемы драматического и музыкального искусства, и музыка является важной составляющей спектаклей. Откуда пошла эта любовь к музыке? Знаю, что в 70-х вы ставили первую в советском союзе рок-оперу «Орфей и Эвридика»… Каково это было, быть первооткрывателем в то нелегкое время?
- Вот тогда сложность заключалась не в том, чтобы поставить, а в том, как ее пробить. Сам термин «рок-опера» был запрещен. Мы вынуждены были хитро назвать ее «зонг-оперой». Тогда уже знали брехтовские зонги и это слово вошло в лексикон, с ним было легче проходить через цензуру. А если о музыке… Сначала я работал в «Поющих гитарах», вокально-инструментальном ансамбле, который занимался концертной деятельностью в рамках общепринятой массовой культуры. Все совпало.
Шел 1975 год. Я работал в ленинградском БДТ, как раз над «Историей лошади», меня пригласили Журбин и Димитрин для этой постановки. В «Поющих гитарах» до меня пела замечательная певица, я сразу понял, что именно она будет Эвридикой, – Ирина Понаровская. Орфея не было, и мы занялись отбором (тогда еще не знали слова «кастинг»). На пробы пришел непрофессиональный певец, кажется, он был прикладным художником-декоратором, Алик Асадуллин. У него был волшебный тенор, да и внешне он подходил на роль Орфея.
А остальных мы взяли из «Поющих гитар» плюс собрали группу пантомимистов, пришел один парень-акробат – в общем получился первый музыкальный театр. Рок-опера «Орфей и Эвридика» собирала стадионы, была сыграна более 2000 раз с аншлагами… До нас мы знали только оперу «Иисус Христос…»
- Знаю, что вы и ее ставили…
- Действительно, мы с молодым Юликом Гусманом первыми поставили «Иисус Христос – суперзвезда», еще до «Орфея и Эвридики». Мы сделали шоу, но только не полностью, а одно отделение с бакинским ансамблем «Гая». Это было концертное исполнение. Мы с «Гая» были первыми в советское время, кто поставил «Иисуса Христа – суперзвезду», там целое отделение состояло из отрывков: ария Христа, Магдалины, Иуды... Хоры, дуэты и трио…
- Как вам работалось с ансамблем «Гая»?
- Это был очень популярный эстрадный квартет, с которым мы душа в душу работали. Тогда было много известных кавказских ансамблей – например, «Орэра», который тоже пользовался большой любовью. Наша программа называлась «Огни большого города» и, конечно, под этим подразумевался город Баку. Недавно мне посчастливилось увидеть кинохронику современного Азербайджана. Я засмеялся, потому что «огни большого города» - это в точности о сегодняшнем Баку. Он настолько богат этими огнями! Это абсолютно современный европейский город, со своей спецификой, со своим восточно-кавказским колоритом, который он сохраняет.
Еще тогда мы начинали в своем спектакле отстаивать ту разноцветность жизни, которая отражалась в полной мере в музыке «Гая». Там был замечательный руководитель Рауф Бабаев, музыканты Ариф Гаджиев, Теймур Мирзоев... Еще в «Гая» был прекрасный солист Лев по фамилии Елисаветский, который блестяще вписывался в чисто азербайджанскую компанию. Сама жизнь в Баку была абсолютным праздником!
- А в театры азербайджанские ходили?
- Конечно. В бакинском ТЮЗе Юлий Гусман ставил «Три мушкетера» - это была постановка, очень удачная, еще до фильма. Театральная интерпретация нашего мюзикла, который потом, после трехсерийной киноверсии, стал невероятно популярным в стране.
- До работы над «Огнями большого города» вы ранее были в Баку?
- Да, конечно. Мы с Гусманом познакомились еще когда он был капитаном команды КВН города Баку. Это было очень давно. Я тогда руководил студией «Наш дом», мы были разогнаны, были безработными, и Гусман позвал нас к себе. По секрету скажу, я ставил домашнее задание команде города Баку в полуфинале и финале. И мы победили сначала медицинский институт, а потом и знаменитую команду Одессы. А там были тексты Жванецкого и других сильных авторов! Гусман победил и мое домашнее задание принесло самые большие очки его команде. А Алик Аксельрод делал приветствие. Помню, как в Доме культуры на Баилово шли репетиции, мы готовились к финальной встрече с Одессой, сочиняли шутки… Хорошее было время!
Скажу вам больше, до КВН была такая скандальная программа «ВВВ» – «Вечер веселых вопросов» и вместе с Аликом Аксельродом мы вели эти передачи. Это было задолго до Маслякова. Но это отдельная история нашего телевидения, когда был живой эфир. Об этом в другой раз.
- А с театром «У Никитских ворот» на гастролях в Азербайджане вы были?
- Были однажды, но очень давно. В новейшей истории Азербайджана нас, к сожалению, пока никто не пригласил. Но мы бы с большим удовольствием привезли на гастроли в Баку свои спектакли. Я лично был бы счастлив пройтись по тем же улицам, увидеть Девичью башню, посидеть на набережной и съесть по старой памяти знаменитый рыбный шашлык, повидаться с давними друзьями.
Можно очень многое вспомнить о том времени, когда я был в Баку и там работал. Это было очень весело. С того времени осталась масса баек: как я ходил на стадион с Гусманом, как я ходил в аптеку и мне не дали заплатить за Пирамидон, потому что я был почетным гостем города, и как встречали в аэропорту Алика Аксельрода с шашлыками на шампурах и везли в открытой машине, а рядом ехали мотоциклисты с флагами, члены команды КВН города Баку… Много у меня всяких историй. Главное – та дружеская атмосфера, которая была настолько искренней, а сейчас это оказалось если не потерянным, то прерванным. И, конечно, хотелось бы вернуться в Баку и почувствовать эту атмосферу заново.
