Баку 24°C
Таинственная страсть Сиявуша Мамедзаде
2 октября его внезапно настигло 80-летие. Он и сам удивляется: неужели эта солидная цифра точно отсчитывает время его физического пребывания на нашей земле? Я тоже в недоумении: неужели этому красивому человеку с наивной, чистой душой ребенка и грустными глазами умудренного жизнью философа действительно 80? А, впрочем, цифры, обозначающие вехи нашего жизненного пути, ни о чем не говорят. Все достаточно условно. Сколько лет было Пушкину накануне дуэли? 37 или все 370? А Есенину или Мушфику? Кто возьмется подсчитать…
Если взвесить на небесных весах все написанное и переведенное Сиявушем Мамедзаде, то ему будет, пожалуй, далеко за 300. Или за 400? Во всяком случае, он является ровесником не только классиков XIX или ХХ века, которых блестяще переводил, он еще и современник великого Физули, чью поэму «Лейли и Меджнун» мы недавно с наслаждением вновь прочли на русском в блистательном переводе Сиявуша (первый перевод был осуществлен А.Старостиным в 1958 году). Сам Сиявуш Мамедзаде считает этот перевод своей главной жизненной удачей.
Вообще-то, на мой взгляд, неудач у Сиявуша на литературной стезе попросту не было. Для него каждый перевод как новое детище, как ребенок, который надо взлелеять и довести до ума. Господи, чего и кого только он за свою жизнь не переводил! И классиков, и совсем неизвестных, и маститых, и молодых. И поэзию, и прозу, и публицистику, и сценические произведения. Но ведь он и сам превосходный поэт, соединяющий в своем творчестве традицию и современные ритмы стихосложения.
Я не большой знаток поэзии, поэтому о качестве переводов Сиявуша Мамедзаде скажу чужими и более компетентными словами. Не так давно в Москве состоялся вечер поэзии, на котором вместе с известными русскими литераторами выступали и наши талантливые мастера слова - Ильхам Бадалбейли, Алла Ахундова, Чингиз Алиоглу. У Чингиза в прошлом году в солиднейшем российском издательстве «Художественная литература» вышел сборник стихов (кстати, событие для отечественной словесности, на которое мы в суматохе дней и событий не обратили особого внимания). Добрая половина стихотворений дана в переводе Сиявуша Мамедзаде. А надо сказать, что поэзия Чингиза Алиоглу помимо современной сложности и философичности насыщенна лексическими аллитерациями (Аллитерация - повторение одинаковых или однородных согласных в стихотворении, придающее ему особую звуковую выразительность в стихосложении), что крайне нелегко воспроизвести в переводе. По словам Чингиза Алиоглу, его переводили многие известные русские поэты (например, В.Соснора, П.Вегин, П.Серебряков и др.), однако лучше всех его стиль и звучание фраз мог передать азербайджанец Сиявуш Мамедзаде.
Однако вернемся к вечеру поэзии в Москве. В числе прочих Чингиз прочел стихотворение «Не забывай меня», где есть такая строфа:
Зигзаги молний вспыхивают гневно,
Столкнулись тучи, вставшие стеной,
И хлещет ливень с пасмурного неба,
И стонут струи стылые струной,
И слышит стон их влажная стерня:
Не забывай… Не забывай меня…
Виктор Гофман, яркий представитель новой генерации российской поэзии, присутствовавший на вечере и также читавший свои стихи, после мероприятия подошел к Чингизу и спросил: «Неужели этот блестящий перевод и впрямь принадлежит перу русскоязычного азербайджанца, живущего в Баку? Не всякий современный русский поэт мог бы написать такие строки». Как говорится, комментарии излишни.
Что касается переводов прозы, то Сиявуш на своем веку перевел, конечно, огромное количество писателей. Однако лично для меня моментом истины стал осуществленный им перевод большого раздела из второго тома биографического романа «Гейдар Алиев. Личность и Эпоха». Многие литераторы, прочитав мои книги, говорили, что лучше всего на азербайджанский язык переведена та часть романа, которой коснулось перо русскоязычного Сиявуша.
В принципе, к Сиявушу давно неприменим этот странный термин «русскоязычный», он абсолютно двуязычен, одинаково блестяще владеет обоими языками. Сиявуш Мамедзаде в равной степени принадлежит двум культурам - русской и азербайджанской. А еще он знает болгарский и украинский, понимает многие другие славянские языки, с которых он столь же мастерски переводил и переводит по сей день.
Никакие болезни, никакой самый тяжелый недуг не могут заставить его хотя бы на день отказаться от любимого дела. И его главное счастье, главное отдохновение - за письменным столом. Интересный факт: пережив нелегкую операцию и выписавшись из больницы, Сиявуш буквально на следующий день появился в Союзе писателей. Поднялся на свой любимый четвертый этаж, где размещается редакция «Литературного Азербайджана», раскрыл шахматную доску и в ожидании соперника сел играть сам с собой очередную партию (Сиявуш - заядлый шахматист, после переводов это, пожалуй, его главная страсть в жизни). Узнав об этой новости, многочисленный коллектив редакций и аппарата Союза писателей вздохнул с облегчением: Сиявуш вернулся на свое привычное место, значит, у нас все потечет по-прежнему. Этот человек давно стал живым символом и легендой нашего писательского союза, который по праву является его вторым домом.
Сиявуша Мамедзаде лично знал и ценил наш общенациональный лидер, великий Гейдар Алиев. Помню, как поэт и политик тепло беседовали в поездке по Болгарии и Румынии, а на одном из мероприятий Гейдар Алиевич доверил Сиявушу перевод с азербайджанского языка на болгарский.
При жизни Гейдара Алиева Сиявуш никогда не посвящал ему стихов, а вот на смерть откликнулся проникновенными строками, которыми я завершила последний том своего романа-исследования. Не могу не привести отдельные строфы из этого стихотворения, озаглавленного «Сердечная недостаточность»:
Природа щедро одарила Вас.
С таким здоровьем жить хотя бы
до ста.
Когда бы не хлебнули лиха вдосталь,
Когда б не раны, скрытые от глаз…
А их не счесть. Неправая опала
И холод горбачевского Кремля,
Кликушество «домашнего» кагала,
Истерзанная отчая земля…
Вы не склонили гордой головы,
Спасая жизнь и честь Азербайджана,
Презрев шумок оплаченной молвы
С достоинством борца - Кориолана.
Диагноз скуп. Не стало Человека.
Причина - пусть простят профессора -
В сердечной недостаточности века,
В нехватке милосердья и добра!
«Таинственная страсть» - так называется роман Василия Аксенова о поэтах-шестидесятниках. А таинственная страсть - это любовь к слову, к литературе, это вечное стремление человека выразить себя в творчестве. Пусть эта прекрасная «таинственная страсть» всегда живет в твоей душе, дорогой Сиявуш, и продолжает творить чудеса!
Поздравление известного российского прозаика и публициста Людмилы Лавровой, которое она прислала на мой электронный адрес, узнав о юбилее нашего общего друга./i>
Сиявуш муаллим, будь!
«Хочется говорить с Вами стихами, дорогой Сиявуш! Ведь Вы в стихии поэзии живете и дышите, но все же надеюсь, что мое поздравление в прозе донесется до Вас.
Александр Пушкин называл переводчиков «почтовые лошади просвещения». Но Вы своими переводами на русский язык завораживающей красотой и глубиной литературной классики Востока стали больше чем просветителем. Вы - проводник духовной энергии творцов, которая, преодолевая любые границы, объединяет нас, разноязыких и разноплеменных, в ноосфере духовной культуры. В Вашей личности, Поэта и гражданина, для меня воплощаются лучшие черты азербайджанского народа: скромность и достоинство, следование законам чести и душевная открытость, наконец, неизбывное тяготение к музыке слова…
Всякий раз, когда вспоминаю драматические события января 90-го года, замерший в скорби Баку, когда показалось - не восстановить вековые связи между Россией и Азербайджаном, я слышу Ваши стихи и понимаю, что в этом мире правы только Поэты, сквозь пену дней и речи политиков провидчески призывающие не отчаиваться, ибо победит в конечном итоге высшая правда:
Я верю, схлынут муть и клевета,
Умолкнет хор беспамятных манкуртов,
Вкушавших хлеб твой в прежние лета,
Вином мочивших горло и уста,
С похмелья дни и ночи перепутав!
Они о дружбе пели за столом.
Вагифа поминали и Вургуна,
Теперь их подвигает об ином,
Как видно, петь союзная трибуна.
Я им напомню притчу Низами
Насчет рогов владыки Искендера.
Как ни таи - во все века и эры
Порок и зло раскроются людьми.
Ваше имя, Ваши талантливые стихи и переводы обязательно «взойдут на нивах будущего». Но сегодня мне хочется от всего сердца пожелать, чтобы Ваше творчество еще долгие годы радовало и побуждало задуматься читателя. Ведь как никогда актуально звучит в наше время коммерциализации всего и вся Ваш завет поэта-мудреца своим современникам:
«Будь самим собой, мой друг, Будь. Пробивай себе без рук Путь. Главное не плоть, а дух, Дух. И не мощь, и не мошна, А честь. И пускай пред ней стена, - Спесь. И пускай колотит в дверь Дурь. И пускай весь мир теперь - Сюр. И пускай терзает слух Муть. Будь самим собой, мой друг, Будь».
Сиявуш муаллим, будь!
Л.Е.Лаврова»
Редакция газеты «Каспiй» присоединяется к этим теплым поздравлениям и публикует эссе и стихотворение Сиявуша Мамедзаде о своем безвременно ушедшем друге, талантливом прозаике и сценаристе Али Кафарове, которому в октябре также исполнилось бы 80. Очерк о нем мы опубликуем в следующем субботнем номере газеты.
Там, на ГРЭС «Северная»…
Об Али Кафарове
Вторая половина шестидесятых. Я, молодой семьянин, с молодой русской женой (моя московская любовь со смоленскими корнями, родившаяся в самарских, тогда - куйбышевских краях), садимся в автобус Баку - Мардакян и терпеливо трясемся до Шувелан, и далее топаем до ГРЭС «Северная». С нами Али Кафаров, Вова Калинин, Валерий Ивченко с женой, пишущей стихи, в отличие от супруга-прозаика. Здесь, у ГРЭС, - наша заповедная зона, лагуна, скалистый островок, в окрестной акватории - угодья наших морских охотников.
Ивченко - «спец» на берша, который обычно шастает в подводных расселинах. Кафаров и Калинин охотятся на кефаль, черноморскую рыбу по происхождению, завезенную кем-то на Каспий, где этот хищник лакомится мальками осетра. Охотники с ластами, в масках, с дыхательной трубкой входят в воду и отправляются в долгое странствие, трубки торчат над гладью, как перископы. Это на целый час, не меньше. Мы терпеливо ждем их на острове с добычей, как Пенелопа Одиссея.
А на остров через лагуну помогал нам перебраться Али (мы звали его Алик). Он забирал наш багаж, подняв его над головой, набирал воздуха в легкие и шел по дну до острова, в два-три приема, выпрыгивая, чтобы запастись воздухом. Он доставлял нашу поклажу (сухой!) до клочка земли.
Алик был спортивен, ловок, стометровку пробегал за 11 секунд. Если вспомнить, что рекорд республики когда-то составлял 10,8 секунды (Хандадаш Мадатов), то это была высокая скорость. Метревели Слава, член сборной СССР по футболу, для сравнения, пробегал 100 метров за те же одиннадцать. Вот какой у нас был спринтер!
Южное солнце щедро, даже слишком щедро струило свое тепло, море пахло водорослями, йодистой свежестью, и это прохладное дыхание моря контрастировало с летним зноем, пригашало жар раскаленных скалистых камней.
…«Перископы» маячили где-то вдали. Потом возвращенье. Делились трофеем - берши, кефали, нанизанные на проволоку. Кое-что везли домой. Но главное - ощущение моря, общение со стихией, могучей, безмятежной, таинственной и неисчерпаемой.
Ощущение свободы, первозданной вольности, оттененной древними строеньями, кладбищенскими письменами в окрестных усыпальницах, где почил сам легендарный Эт-ага, чудесным образом исцелявший людей, даривший им надежду. У Ивченко был рассказ о старом шувелянском кладбище. Сейчас там святилище, посещаемое паломниками. Неподалеку последний приют Гаджи Зейналабдина Тагиева, знаменитого мецената и благотворителя. Бакинцы до сих пор пьют шолларскую воду, которой обязаны благородному почину и средствам Гаджи.
…Я был знаком с Али Кафаровым еще до наших вылазок на ГРЭС «Северная». С Владимиром Калининым знались по встречам в «Бакинском рабочем», с четой Ивченко виделись на наших общих перепутьях.
У Алика за плечами были учеба в Азгосуниверситете, потом он перевелся в Москву, во ВГИК, затем грянул хрущевский гром, и по каким-то идеологическим превратностям Алик оказался - вместе с другими «инакомыслящими» - в КОМИ. Оттуда писал письма, со стихами. И мы с его сокурсником по бакинскому филфаку Кямилем Рагимовым читали их в съемном полуподвале по улице Касума Исмайлова (ныне - Заргярпалан), возле районного отделения милиции.
К сожалению, стихов не могу припомнить. Тон их, разумеется, был минорный. Затем мы узнали, что Алик махнул в Сибирь, в иркутские края, наверное, чтобы подправить свою «нелояльную» биографию, подпорченную советскими блюстителями идеологии.
Там он женился, позже семья распалась.
К тому времени я, выпускник университета, решил вновь учиться - в Литинституте имени Горького в Москве. Там я успел повидаться раз-другой с Аликом, который тогда уже вернулся из Сибири и поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров в мастерскую Алексея Каплера. Мы, помнится, однажды посидели в ресторане «Прага» на Арбате.
Сибирское странствие Алика отозвалось рассказами, напечатанными в «Литературной России». В одном из них речь шла об охоте, о таежных просторах, о крутонравных сибирских реках. Название рассказа запамятовал, а главного героя помню, фамилия у него была Мезенцов.
Думаю, что все эти годы у Алика шла напряженная внутренняя работа, он «заболел» кино, писал сценарии, прозу. Успел издать в «Совписе» книгу «Фламинго - розовая птица». Но «успел» - не то слово, по-моему, Алик не увидел этот сборник, он ушел из жизни раньше…
Имран Касумов как-то рассказывал, что фламинго, умирая, теряют розовый цвет оперения, перо становится белым, бескровным. Я с горечью думаю, что Али Кафаров не долетал, не допел свою песню. Ему было что сказать людям.
Увы, в Баку, когда он вернулся после своей Одиссеи, похоже, жизнь его так и не наладилась, мы встречались изредка, случайно, «шапочно», у него был, кажется, другой круг знакомых, другие житейские сюжеты. Его уход до сих пор отзывается болью в сердце. Уход загадочный, непонятный, непостижимый, не вяжущийся со светлым обликом этого жизнелюбивого, общительного, в высшей степени толерантного человека. Я отозвался на эту горькую утрату стихотвореньем, которое вышло на страницах «Литературного Азербайджана».
Рюкзак над водой
Памяти Али Кафарова
Ты падал в сибирскую бездну,
с предательски тяжелым рюкзаком,
но выплыл.
Из ямы, в которую ночью…
упал налегке -
не выплыть…
А дни равнодушно бегут и бегут.
Ты помнишь, Алик,
стометровку свою -
за одиннадцать секунд?
Пружинист и ловок, бежал от АГУ
ты в эстафете «За нефть и хлопок»…
Я многое вспомнить могу.
И «Прагу» в Москве, за столом -
мы втроем…
А третья - предмет моего увлеченья.
Но это уже не имеет значенья.
Сценарный во ВГИКе,
и грустные письма из Коми,
стихи о любви, о разлуке, о ней,
минчанке с истфака знакомой,
уехавшей в пункт назначенья,
но это уже не имеет значенья.
…Подводные дебри
У «Северной» ГРЭС.
Сам Вовка Калинин едва ли
добыл бы столько кефали.
А что до Валерия Ивченко,
то он, в основном, на берша…
Автобусные счастливчики,
по жизни мы шли, спеша,
пропахшие солнцем и небом,
соленым каспийским ветром,
нашей веселой тоскою,
снова зовущей к прибою,
Платоновым и Хемингуеем,
и верою - «все одолеем!»
…Остались сценарии, фильмы
о розовой птице фламинго,
ленты, еще не снятые,
и грезы, которые снятся.
…И льнут голубые лагуны,
лаская щербатые скалы,
куда мы, бывало, таскали
багаж через узкий пролив.
Ты брал наши вещи - и в воду,
набрав в свои легкие воздух,
пролив проходил по дну,
ощупывая глубину.
Мне кажется, ты и поныне
шагаешь подводно по жизни,
на вытянутых кверху руках
неся наш тяжелый рюкзак,
где все, что от жизни осталось,
и все, что живущим досталось.
10-11 января 1983 года
Сиявуш Мамедзаде
Р.S. Однажды летом, в шестидесятые годы, я случайно встретился с Аликом на бакинской улице, и он поведал с улыбкой, как при очередной вылазке на ГРЭС «Северная» ему в лагуне попался на глаза случайно заплывший осетр; он показал рубцы и царапины на руках - последствия этой подводной встречи и борьбы с сильной рыбиной. Осетр яростно сопротивлялся, сражался за жизнь и изрядно исполосовал Алика. Теперь невольно думаешь о судьбе Али Кафарова, которая так же неласково, жестоко обошлась с ним.
Эльмира Ахундова
Если взвесить на небесных весах все написанное и переведенное Сиявушем Мамедзаде, то ему будет, пожалуй, далеко за 300. Или за 400? Во всяком случае, он является ровесником не только классиков XIX или ХХ века, которых блестяще переводил, он еще и современник великого Физули, чью поэму «Лейли и Меджнун» мы недавно с наслаждением вновь прочли на русском в блистательном переводе Сиявуша (первый перевод был осуществлен А.Старостиным в 1958 году). Сам Сиявуш Мамедзаде считает этот перевод своей главной жизненной удачей.
Вообще-то, на мой взгляд, неудач у Сиявуша на литературной стезе попросту не было. Для него каждый перевод как новое детище, как ребенок, который надо взлелеять и довести до ума. Господи, чего и кого только он за свою жизнь не переводил! И классиков, и совсем неизвестных, и маститых, и молодых. И поэзию, и прозу, и публицистику, и сценические произведения. Но ведь он и сам превосходный поэт, соединяющий в своем творчестве традицию и современные ритмы стихосложения.
Я не большой знаток поэзии, поэтому о качестве переводов Сиявуша Мамедзаде скажу чужими и более компетентными словами. Не так давно в Москве состоялся вечер поэзии, на котором вместе с известными русскими литераторами выступали и наши талантливые мастера слова - Ильхам Бадалбейли, Алла Ахундова, Чингиз Алиоглу. У Чингиза в прошлом году в солиднейшем российском издательстве «Художественная литература» вышел сборник стихов (кстати, событие для отечественной словесности, на которое мы в суматохе дней и событий не обратили особого внимания). Добрая половина стихотворений дана в переводе Сиявуша Мамедзаде. А надо сказать, что поэзия Чингиза Алиоглу помимо современной сложности и философичности насыщенна лексическими аллитерациями (Аллитерация - повторение одинаковых или однородных согласных в стихотворении, придающее ему особую звуковую выразительность в стихосложении), что крайне нелегко воспроизвести в переводе. По словам Чингиза Алиоглу, его переводили многие известные русские поэты (например, В.Соснора, П.Вегин, П.Серебряков и др.), однако лучше всех его стиль и звучание фраз мог передать азербайджанец Сиявуш Мамедзаде.
Однако вернемся к вечеру поэзии в Москве. В числе прочих Чингиз прочел стихотворение «Не забывай меня», где есть такая строфа:
Зигзаги молний вспыхивают гневно,
Столкнулись тучи, вставшие стеной,
И хлещет ливень с пасмурного неба,
И стонут струи стылые струной,
И слышит стон их влажная стерня:
Не забывай… Не забывай меня…
Виктор Гофман, яркий представитель новой генерации российской поэзии, присутствовавший на вечере и также читавший свои стихи, после мероприятия подошел к Чингизу и спросил: «Неужели этот блестящий перевод и впрямь принадлежит перу русскоязычного азербайджанца, живущего в Баку? Не всякий современный русский поэт мог бы написать такие строки». Как говорится, комментарии излишни.
Что касается переводов прозы, то Сиявуш на своем веку перевел, конечно, огромное количество писателей. Однако лично для меня моментом истины стал осуществленный им перевод большого раздела из второго тома биографического романа «Гейдар Алиев. Личность и Эпоха». Многие литераторы, прочитав мои книги, говорили, что лучше всего на азербайджанский язык переведена та часть романа, которой коснулось перо русскоязычного Сиявуша.
В принципе, к Сиявушу давно неприменим этот странный термин «русскоязычный», он абсолютно двуязычен, одинаково блестяще владеет обоими языками. Сиявуш Мамедзаде в равной степени принадлежит двум культурам - русской и азербайджанской. А еще он знает болгарский и украинский, понимает многие другие славянские языки, с которых он столь же мастерски переводил и переводит по сей день.
Никакие болезни, никакой самый тяжелый недуг не могут заставить его хотя бы на день отказаться от любимого дела. И его главное счастье, главное отдохновение - за письменным столом. Интересный факт: пережив нелегкую операцию и выписавшись из больницы, Сиявуш буквально на следующий день появился в Союзе писателей. Поднялся на свой любимый четвертый этаж, где размещается редакция «Литературного Азербайджана», раскрыл шахматную доску и в ожидании соперника сел играть сам с собой очередную партию (Сиявуш - заядлый шахматист, после переводов это, пожалуй, его главная страсть в жизни). Узнав об этой новости, многочисленный коллектив редакций и аппарата Союза писателей вздохнул с облегчением: Сиявуш вернулся на свое привычное место, значит, у нас все потечет по-прежнему. Этот человек давно стал живым символом и легендой нашего писательского союза, который по праву является его вторым домом.
Сиявуша Мамедзаде лично знал и ценил наш общенациональный лидер, великий Гейдар Алиев. Помню, как поэт и политик тепло беседовали в поездке по Болгарии и Румынии, а на одном из мероприятий Гейдар Алиевич доверил Сиявушу перевод с азербайджанского языка на болгарский.
При жизни Гейдара Алиева Сиявуш никогда не посвящал ему стихов, а вот на смерть откликнулся проникновенными строками, которыми я завершила последний том своего романа-исследования. Не могу не привести отдельные строфы из этого стихотворения, озаглавленного «Сердечная недостаточность»:
Природа щедро одарила Вас.
С таким здоровьем жить хотя бы
до ста.
Когда бы не хлебнули лиха вдосталь,
Когда б не раны, скрытые от глаз…
А их не счесть. Неправая опала
И холод горбачевского Кремля,
Кликушество «домашнего» кагала,
Истерзанная отчая земля…
Вы не склонили гордой головы,
Спасая жизнь и честь Азербайджана,
Презрев шумок оплаченной молвы
С достоинством борца - Кориолана.
Диагноз скуп. Не стало Человека.
Причина - пусть простят профессора -
В сердечной недостаточности века,
В нехватке милосердья и добра!
«Таинственная страсть» - так называется роман Василия Аксенова о поэтах-шестидесятниках. А таинственная страсть - это любовь к слову, к литературе, это вечное стремление человека выразить себя в творчестве. Пусть эта прекрасная «таинственная страсть» всегда живет в твоей душе, дорогой Сиявуш, и продолжает творить чудеса!
Поздравление известного российского прозаика и публициста Людмилы Лавровой, которое она прислала на мой электронный адрес, узнав о юбилее нашего общего друга./i>
Сиявуш муаллим, будь!
«Хочется говорить с Вами стихами, дорогой Сиявуш! Ведь Вы в стихии поэзии живете и дышите, но все же надеюсь, что мое поздравление в прозе донесется до Вас.
Александр Пушкин называл переводчиков «почтовые лошади просвещения». Но Вы своими переводами на русский язык завораживающей красотой и глубиной литературной классики Востока стали больше чем просветителем. Вы - проводник духовной энергии творцов, которая, преодолевая любые границы, объединяет нас, разноязыких и разноплеменных, в ноосфере духовной культуры. В Вашей личности, Поэта и гражданина, для меня воплощаются лучшие черты азербайджанского народа: скромность и достоинство, следование законам чести и душевная открытость, наконец, неизбывное тяготение к музыке слова…
Всякий раз, когда вспоминаю драматические события января 90-го года, замерший в скорби Баку, когда показалось - не восстановить вековые связи между Россией и Азербайджаном, я слышу Ваши стихи и понимаю, что в этом мире правы только Поэты, сквозь пену дней и речи политиков провидчески призывающие не отчаиваться, ибо победит в конечном итоге высшая правда:
Я верю, схлынут муть и клевета,
Умолкнет хор беспамятных манкуртов,
Вкушавших хлеб твой в прежние лета,
Вином мочивших горло и уста,
С похмелья дни и ночи перепутав!
Они о дружбе пели за столом.
Вагифа поминали и Вургуна,
Теперь их подвигает об ином,
Как видно, петь союзная трибуна.
Я им напомню притчу Низами
Насчет рогов владыки Искендера.
Как ни таи - во все века и эры
Порок и зло раскроются людьми.
Ваше имя, Ваши талантливые стихи и переводы обязательно «взойдут на нивах будущего». Но сегодня мне хочется от всего сердца пожелать, чтобы Ваше творчество еще долгие годы радовало и побуждало задуматься читателя. Ведь как никогда актуально звучит в наше время коммерциализации всего и вся Ваш завет поэта-мудреца своим современникам:
«Будь самим собой, мой друг, Будь. Пробивай себе без рук Путь. Главное не плоть, а дух, Дух. И не мощь, и не мошна, А честь. И пускай пред ней стена, - Спесь. И пускай колотит в дверь Дурь. И пускай весь мир теперь - Сюр. И пускай терзает слух Муть. Будь самим собой, мой друг, Будь».
Сиявуш муаллим, будь!
Л.Е.Лаврова»
Редакция газеты «Каспiй» присоединяется к этим теплым поздравлениям и публикует эссе и стихотворение Сиявуша Мамедзаде о своем безвременно ушедшем друге, талантливом прозаике и сценаристе Али Кафарове, которому в октябре также исполнилось бы 80. Очерк о нем мы опубликуем в следующем субботнем номере газеты.
Там, на ГРЭС «Северная»…
Об Али Кафарове
Вторая половина шестидесятых. Я, молодой семьянин, с молодой русской женой (моя московская любовь со смоленскими корнями, родившаяся в самарских, тогда - куйбышевских краях), садимся в автобус Баку - Мардакян и терпеливо трясемся до Шувелан, и далее топаем до ГРЭС «Северная». С нами Али Кафаров, Вова Калинин, Валерий Ивченко с женой, пишущей стихи, в отличие от супруга-прозаика. Здесь, у ГРЭС, - наша заповедная зона, лагуна, скалистый островок, в окрестной акватории - угодья наших морских охотников.
Ивченко - «спец» на берша, который обычно шастает в подводных расселинах. Кафаров и Калинин охотятся на кефаль, черноморскую рыбу по происхождению, завезенную кем-то на Каспий, где этот хищник лакомится мальками осетра. Охотники с ластами, в масках, с дыхательной трубкой входят в воду и отправляются в долгое странствие, трубки торчат над гладью, как перископы. Это на целый час, не меньше. Мы терпеливо ждем их на острове с добычей, как Пенелопа Одиссея.
А на остров через лагуну помогал нам перебраться Али (мы звали его Алик). Он забирал наш багаж, подняв его над головой, набирал воздуха в легкие и шел по дну до острова, в два-три приема, выпрыгивая, чтобы запастись воздухом. Он доставлял нашу поклажу (сухой!) до клочка земли.
Алик был спортивен, ловок, стометровку пробегал за 11 секунд. Если вспомнить, что рекорд республики когда-то составлял 10,8 секунды (Хандадаш Мадатов), то это была высокая скорость. Метревели Слава, член сборной СССР по футболу, для сравнения, пробегал 100 метров за те же одиннадцать. Вот какой у нас был спринтер!
Южное солнце щедро, даже слишком щедро струило свое тепло, море пахло водорослями, йодистой свежестью, и это прохладное дыхание моря контрастировало с летним зноем, пригашало жар раскаленных скалистых камней.
…«Перископы» маячили где-то вдали. Потом возвращенье. Делились трофеем - берши, кефали, нанизанные на проволоку. Кое-что везли домой. Но главное - ощущение моря, общение со стихией, могучей, безмятежной, таинственной и неисчерпаемой.
Ощущение свободы, первозданной вольности, оттененной древними строеньями, кладбищенскими письменами в окрестных усыпальницах, где почил сам легендарный Эт-ага, чудесным образом исцелявший людей, даривший им надежду. У Ивченко был рассказ о старом шувелянском кладбище. Сейчас там святилище, посещаемое паломниками. Неподалеку последний приют Гаджи Зейналабдина Тагиева, знаменитого мецената и благотворителя. Бакинцы до сих пор пьют шолларскую воду, которой обязаны благородному почину и средствам Гаджи.
…Я был знаком с Али Кафаровым еще до наших вылазок на ГРЭС «Северная». С Владимиром Калининым знались по встречам в «Бакинском рабочем», с четой Ивченко виделись на наших общих перепутьях.
У Алика за плечами были учеба в Азгосуниверситете, потом он перевелся в Москву, во ВГИК, затем грянул хрущевский гром, и по каким-то идеологическим превратностям Алик оказался - вместе с другими «инакомыслящими» - в КОМИ. Оттуда писал письма, со стихами. И мы с его сокурсником по бакинскому филфаку Кямилем Рагимовым читали их в съемном полуподвале по улице Касума Исмайлова (ныне - Заргярпалан), возле районного отделения милиции.
К сожалению, стихов не могу припомнить. Тон их, разумеется, был минорный. Затем мы узнали, что Алик махнул в Сибирь, в иркутские края, наверное, чтобы подправить свою «нелояльную» биографию, подпорченную советскими блюстителями идеологии.
Там он женился, позже семья распалась.
К тому времени я, выпускник университета, решил вновь учиться - в Литинституте имени Горького в Москве. Там я успел повидаться раз-другой с Аликом, который тогда уже вернулся из Сибири и поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров в мастерскую Алексея Каплера. Мы, помнится, однажды посидели в ресторане «Прага» на Арбате.
Сибирское странствие Алика отозвалось рассказами, напечатанными в «Литературной России». В одном из них речь шла об охоте, о таежных просторах, о крутонравных сибирских реках. Название рассказа запамятовал, а главного героя помню, фамилия у него была Мезенцов.
Думаю, что все эти годы у Алика шла напряженная внутренняя работа, он «заболел» кино, писал сценарии, прозу. Успел издать в «Совписе» книгу «Фламинго - розовая птица». Но «успел» - не то слово, по-моему, Алик не увидел этот сборник, он ушел из жизни раньше…
Имран Касумов как-то рассказывал, что фламинго, умирая, теряют розовый цвет оперения, перо становится белым, бескровным. Я с горечью думаю, что Али Кафаров не долетал, не допел свою песню. Ему было что сказать людям.
Увы, в Баку, когда он вернулся после своей Одиссеи, похоже, жизнь его так и не наладилась, мы встречались изредка, случайно, «шапочно», у него был, кажется, другой круг знакомых, другие житейские сюжеты. Его уход до сих пор отзывается болью в сердце. Уход загадочный, непонятный, непостижимый, не вяжущийся со светлым обликом этого жизнелюбивого, общительного, в высшей степени толерантного человека. Я отозвался на эту горькую утрату стихотвореньем, которое вышло на страницах «Литературного Азербайджана».
Рюкзак над водой
Памяти Али Кафарова
Ты падал в сибирскую бездну,
с предательски тяжелым рюкзаком,
но выплыл.
Из ямы, в которую ночью…
упал налегке -
не выплыть…
А дни равнодушно бегут и бегут.
Ты помнишь, Алик,
стометровку свою -
за одиннадцать секунд?
Пружинист и ловок, бежал от АГУ
ты в эстафете «За нефть и хлопок»…
Я многое вспомнить могу.
И «Прагу» в Москве, за столом -
мы втроем…
А третья - предмет моего увлеченья.
Но это уже не имеет значенья.
Сценарный во ВГИКе,
и грустные письма из Коми,
стихи о любви, о разлуке, о ней,
минчанке с истфака знакомой,
уехавшей в пункт назначенья,
но это уже не имеет значенья.
…Подводные дебри
У «Северной» ГРЭС.
Сам Вовка Калинин едва ли
добыл бы столько кефали.
А что до Валерия Ивченко,
то он, в основном, на берша…
Автобусные счастливчики,
по жизни мы шли, спеша,
пропахшие солнцем и небом,
соленым каспийским ветром,
нашей веселой тоскою,
снова зовущей к прибою,
Платоновым и Хемингуеем,
и верою - «все одолеем!»
…Остались сценарии, фильмы
о розовой птице фламинго,
ленты, еще не снятые,
и грезы, которые снятся.
…И льнут голубые лагуны,
лаская щербатые скалы,
куда мы, бывало, таскали
багаж через узкий пролив.
Ты брал наши вещи - и в воду,
набрав в свои легкие воздух,
пролив проходил по дну,
ощупывая глубину.
Мне кажется, ты и поныне
шагаешь подводно по жизни,
на вытянутых кверху руках
неся наш тяжелый рюкзак,
где все, что от жизни осталось,
и все, что живущим досталось.
10-11 января 1983 года
Сиявуш Мамедзаде
Р.S. Однажды летом, в шестидесятые годы, я случайно встретился с Аликом на бакинской улице, и он поведал с улыбкой, как при очередной вылазке на ГРЭС «Северная» ему в лагуне попался на глаза случайно заплывший осетр; он показал рубцы и царапины на руках - последствия этой подводной встречи и борьбы с сильной рыбиной. Осетр яростно сопротивлялся, сражался за жизнь и изрядно исполосовал Алика. Теперь невольно думаешь о судьбе Али Кафарова, которая так же неласково, жестоко обошлась с ним.
Эльмира Ахундова
