• пятница, 29 Марта, 18:17
  • Baku Баку 14°C

Дети войны

09 мая 2015 | 14:16
Дети войны

ДЕНЬ ПОБЕДЫ – 70
Великая Отечественная война для меня, десятилетнего ребенка, как и для всех в нашей большой стране людей, началась 22 июня 1941 года, и в отличие от многих мне этот день очень хорошо запомнился: именно на 22 июня заранее были приобретены билеты на поезд до станции Уджар для бригады медиков, которая в соответствии с акцией Наркомата здравоохранения республики должна была в летние месяцы обслуживать чабанов и членов их семей на высокогорных пастбищах - эйлагах.
Врач Месмя ханым в ту поездку взяла с собой 8-летнюю дочь Ираду, а медсестра Анна Харитоновна Савицкая, старшая сестра моей мамы - Варвары Харитоновны Алиевой, - дочь Милу и меня, свою племянницу.
В тот час, когда мы собрались, чтобы вместе пообедать перед дорогой, новость о разразившейся трагедии взрослые уже знали. Но мы, Мила и я, услышали ее впервые и не понимали, почему они так переживают.
После того как 1 августа 1937 года арестовали моего отца - Алекпера Алиева, мы с мамой уже четыре года жили на «осадном положении» в кухне своей квартиры в статусе «вражеского отродья», и моя мама, помню, на вокзале горько плакала, отпуская на два месяца своего единственного и горячо любимого ребенка, с которым до того никогда не расставалась…
До станции Уджар ехали одну ночь, а наутро уже на перроне увидели скопление огромного количества людей - в считанные часы здесь была организована мобилизация, на призывных пунктах оперативно оформлялись документы, формировались эшелоны, сновали грузовики - Азербайджан стал частью той силы, которая включилась в дело защиты Родины от врага. Услышав по радио, что всех военнообязанных приглашают в уже созданный и разместившийся в здании вокзала штаб, не ожидая особого приглашения, туда отправились и входившие в состав «нашей» бригады фельдшер и акушерка, сразу же зачисленные в ряды советской армии.
Эйлаги - места, куда лето за летом, когда в низинах солнце иссушает всю растительность, чабаны с колхозными отарами традиционно поднимаются на высокогорье, чтобы в знойные месяцы обеспечить скот подножным кормом. Туда, точнее на одну из стоянок, расположенных между исстари существующими там, буквально затерявшимися в склонах селами, членам бригады предстояло подниматься на лошадях - совсем не простое дело для горожан, а тем более - для женщин и детей.
Сердце замирало от страха при виде того, как с седоками и груженые привязанными к обоим бокам тюками со скарбом, эти умные животные на своих изящных ножках шаг за шагом проходят километры проторенных на крутых склонах Кавказского хребта тропинок, будто понимая, какой «ответственный груз» им доверено доставить по назначению.
По одну сторону пути опасная тропа граничила с бездной, заканчивавшейся бурной горной речкой с кристально прозрачной водой, а по другую - отвесная скала, которую то и дело задевает нога седока или привязанный к боку животного тюк. Это осталось незабываемым впечатлением на всю жизнь и весьма эмоциональным потрясением от знакомства с богатейшей природой родного края и людьми, исстари населяющими высокогорные села, куда мы добирались.
Разбить палатки чабаны нам разрешили лишь на одну ночь - холодно, неуютно и даже небезопасно. Посоветовали разместиться в селе Занги, в свободном в летние месяцы помещении школы. Там взрослые наладили в опустевших классах прием больных. Часто врач и медсестра и сами выезжали в отдаленные селения, откуда прибывали за ними гонцы. Помню, я не переставала восхищаться тем, как моя тетя в свои 44 года ловко устраивалась на палане, заменявшем в тех местах седло, и отважно отправлялась по вызову.
Детей оставляли на попечение пожилого санитара, и мы по обыкновению играли «в школу». Я чаще других выступала в роли учительницы - за два года успела облюбовать эту профессию. Была счастлива от того, что имею свободный доступ к сиротливо лежавшим на полках классным журналам, картам, указкам и даже глобусу, ставшим на время летних каникул бесхозными.
Было еще одно развлечение - прогулки на расположенный неподалеку хырман. Жители этих мест по-своему вели битву за хлеб: год за годом отвоевывая у крутых склонов ровненькие квадраты плоскогорья, горцы засевали их семенами пшеницы, чтобы получить скудный урожай, часто выручавший в тех случаях, когда не было возможности по горным тропинкам доставлять сюда муку, продукты и другие товары из райцентра.
Здесь не знали, что такое сеялка, трактор, комбайн или жатка - как их доставишь по тропинкам и крутым склонам? Все делалось вручную, но обычно как-то справлялись, пока и сюда не пришла война и мужчинам пришлось отправиться на фронт.
Помню зычный голос председателя колхоза - пожилого инвалида, по утрам с пригорка обращавшегося к женщинам с призывом выйти на поля, чтобы собрать поспевшую пшеницу, - не пропадать же добру на корню, когда надеяться не на кого, а зима не за горами…
Женщины выходили, конечно, но, правду сказать, неохотно - непросто было обремененным домашними хлопотами многодетным матерям орудовать серпами.
Так же бесхитростно, по старинке молотили урожай на «хырмане»: по толстому слою колосьев, уложенных на обмазанной глиной круглой площадке, натужно ходил бык, волочивший доску с гвоздями, вбитыми острием вверх.
Детворе разрешалось кататься на этой доске - под нашей тяжестью гвозди лучше врезались в колосья, а для нас и местной ребятни это было единственным развлечением.
В Баку вернулись в первых числах сентября. Старших ошеломила новость о том, что на хлеб и другие продукты введены карточки, а нас, детей, - сообщение о том, что наша школа переоборудована под госпиталь.
Да, с началом войны в помещениях десятков бакинских школ разместили госпитали, куда все долгие четыре года военных сражений доставляли тысячи раненых, лечившихся именно здесь, в Баку, нашими талантливыми и самоотверженными медиками-виртуозами, изобретавшими новые препараты, приспособления и методики. Соответственно тысячи учащихся были размещены в остальных школах города, и долгие годы педагоги с надеждой ждали, что их разгрузят - ведь очень трудно давать знания, когда в классах вдвое увеличилось количество учащихся. Тогда судьба сводила нас с педагогами, признававшими в ребенке личность, достойную уважения.
Видя, как тяжело маме после ареста папы, как изнурительны для тети-медика ночные дежурства, бабушка и дедушка, жившие в районе Черного города, взяли нас с Милой к себе. Как раз в те дни ушел на фронт их младший сын, брат моей мамы, для нас - дядя Коля, который в свои 32 года еще не успел обзавестись семьей.
Николая призвали на военные сборы еще до войны, но после ее начала дислоцировавшаяся в Баку часть, в которой он служил, была отправлена на фронт. Перед отправкой каждого, кто хотел проститься с близкими, отпустили на час-другой, но когда Николай прибежал, бабушки и дедушки дома не оказалось. Попрощаться он смог только с нами, племянницами, а бабушка, вернувшись, разложила вокруг себя все имевшиеся фотографии единственного сына и долго плакала, предчувствуя, что больше никогда его не увидит…
В январе 1942 года лично мне дядя прислал три открытки со специально отпечатанным на лицевой стороне текстом: «Боевой новогодний привет с фронта всем родным и знакомым». На обороте одной из них он написал: «Отличнице учебы Галочке - боевой привет с фронта! Желаю и впредь быть отличницей и чаще писать в новом году мне письма и открытки. Твой дядя Коля…» И адрес: Полевая почта 1416. 30-й полк НКВД. Николаю Харитоновичу Савицкому.
Увы… С тех пор в своих молитвах перед иконой Николая-чудотворца старики просили у Бога особой милости к двум родным мужчинам - сыну Николаю и зятю Алеше, как они называли Алекпера, которого полюбили как родного.
Когда я перешла в четвертый, а Мила - в пятый класс, мамы забрали нас от бабушки, получившей извещение о том, что Николай «пропал без вести» где-то под Ростовом, она очень сдала.
Нас с Милой зачислили в школу №132, но на занятия она опоздала на два месяца и ее повторно определили в четвертый класс. А ведь опоздала она потому, что как медсестра ее мама была мобилизована на специальные работы по строительству оборонительных сооружений на подступах к Баку. Там горожане, преодолевавшие тяготы войны, в полной мере включились в заботы о безопасности родного города, овладеть которым рьяно стремились фашисты.
Круглые сутки нефтяники добывали и перерабатывали «черное золото» - нефть, лишь благодаря которой на ходу могла быть вся бронетехника. На машиностроительных заводах ковали танки, орудия и снаряды. Каждый день госпитали, оборудованные в самых лучших помещениях города, принимали все новые эшелоны раненых, которых выхаживали уникальные специалисты-медики.
Повальное затемнение, защищающие окна плотные листы темно-синей бумаги и полосы из смоченных крахмалом кусков хлопчатобумажной материи в виде крестов и полос на стеклах стали неотъемлемой частью городского пейзажа. Лимитированное снабжение всем необходимым, нехватка продовольствия, полуголодное существование, тяжелые вести с фронта и бесконечные похоронки - вот общие слова для характеристики тех тягот, которые взяли на себя бакинцы в годы Великой Отечественной войны.
А я при этом считала счастливыми тех детей, у которых отцы находятся на войне или даже погибли на полях сражений, - не то что я, у которой «отец в тюрьме».
Нет, ни в школе, ни в кружке, где бесплатно учили вышивать, ни в Передвижном клубе художественной самодеятельности по улице Гоголя, 18, занимаясь в котором, я активно участвовала в олимпиадах и выступала перед ранеными в госпиталях, мне об этом никто не напоминал. «Принадлежность» к «вражескому отродью» приходилось ощущать всякий раз, как только нога переступала порог квартиры, в которой жила и которая давно уже перестала быть… моим домом.
Спасали беспредельная любовь и забота мамы. В то время как многие покупали в магазинах по карточкам 600 граммов печенья, заменявшего полагавшиеся на детскую карточку 300 граммов сахара, мама ради любимого ребенка могла исходить полгорода в поисках магазина, где дают сахарный песок. Вечно недосыпая, она за мизерную плату шила после трудового дня незамысловатые платья, юбки и кофты сотрудницам, перелицовывала чьи-то пальто и перешивала подрастающим детишкам сослуживцев вещи взрослых.
Тогда же бабушка, помогая нам, носила продавать на Кубинку еще остававшиеся в комоде пододеяльники и простыни, ножи-вилки, незамысловатые сережки, иногда обменивая что-то на пшеницу или неочищенный от плевел рис - чалтык. Помню, как непросто было мне вышелушивать неподатливые зернышки с помощью шершавого камня, чтобы по рисинке собрать на порцию постного супчика, который, как и другие нехитрые блюда, я, приученная мамой, готовила с 11 лет.
В самом конце войны, когда уже было совсем невмоготу, долго хранившиеся золотые карманные часы папы фирмы «Мозер» с дарственной гравировкой от руководства республики выменяла у мамы на продукты шеф-повар столовой ЦК ВКП(б) некая Дуся.
Кстати, вечно голодные дети соседей то и дело подворовывали у нас - то горсть крупы, то подсолнечное или хлопковое масло, одну-две картофелины - все, что в мизерных количествах удавалось маме доставать на заработанные и вырученные от продажи кое-каких вещей деньги.
Помню, сама отдавала картофельные очистки трем мальчикам, чей унижавший нас с мамой отец-офицер находился на фронте, а мамаша, зная о своей «бесхозяйственности», предусмотрительно сдавала все продуктовые карточки в столовую Дома офицеров, что гарантировало семье получение пусть малокалорийного, зато каждодневного обеда.
При слове «соседи» мне захотелось написать о том, что ставшие самыми близкими нашими друзьями, все они пришли в этот дом сравнительно недавно, после того как прежние хозяева шести квартир оказались репрессированными.
К примеру, переселенная в самостройку на какую-то Параллельную улицу после ареста мужа Павла Ларионова, Елена Александровна, похоронив заразившуюся в детском саду скарлатиной четырехлетнюю певунью Ирочку, увидела единственный выход в том, чтобы добровольно уйти на фронт. Дойдя до Берлина, она до конца войны служила в войсках связи, переписываясь только с нами, - больше у нее никого не было.
Трагична судьба и Ольги Васильевны Кублашвили-Корнеевой. Поженившись, они с мужем долгих 12 лет не имели детей и были безмерно счастливы, когда 13 февраля 1940 года у них, наконец, родился первенец Левушка, названный в честь великого Льва Толстого. Только ему и сестренке Томуське, родившейся 27 июня 1941-го, так и не довелось увидеть отца: в январе 1942-го Григорий Иванович Корнеев ушел на фронт и погиб в керченской мясорубке.
В сентябре 1942-го на нас обрушилась еще одна беда: начальник Центрального городского сортировочного пункта связи А.Щербаченко, горбатый дядечка-перестраховщик, объявил маме, что ликвидируется должность картотекаря, и она уволена с работы.
Сейчас вряд ли кто воспримет всерьез подобное событие: подумаешь - уволили. Но тогда! Увольнение женщины, носящей клеймо жены врага народа, было равносильно не просто отторжению от общества, но и сулило перспективу голодной смерти - ей и ее ребенку.
Фамилию свою человек, зачисливший маму 28 сентября 1942 года (уже через 24 дня после увольнения из ЦГСП!) на должность инструктора контрольно-справочной службы Бакинского городского отдела Союзпечати, в ее трудовой книжке не указал, но благодарность ему семья сохранила навсегда. Тем более что его поступок для нашей семьи был судьбоносным, а его запись в этой трудовой книжке так и осталась единственной. Из страха остаться без средств к существованию мама не посмела даже подумать о смене места работы и всю оставшуюся жизнь стоически держалась за эту должность в этой организации. И когда некоему Б.Карпичу через 19 лет пришлось все-таки поставить в этом документе свою подпись, она венчала следующую запись: «От занимаемой должности по спискам Бакгоротдела «Союзпечать» исключить ввиду смерти». Ей едва исполнился 51 год, шесть из которых она исправно работала, будучи неизлечимо больной.
Работа в «Союзпечати» в годы войны была нелегкой - бессонные ночи в «годовую подписную кампанию», жалобы подписчиков на нехватку газет и журналов, их нечеткую доставку были спутниками существования, но мама терпела все. Куда было деваться человеку в ее положении?
Как-то, сославшись на материальные трудности, мама попыталась было отказаться подписываться на один из регулярно проводившихся государственных займов, что для жены репрессированного было чревато последствиями. Слава Богу, сердобольная женщина из местного комитета профсоюза дала ей вожделенный для многих талон на бутылку водки, продав который, «она сможет получить хоть какое-то материальное возмещение».
Между прочим, единственный раз на одну из облигаций займа выпал выигрыш - 700 рублей. Тогда не могло быть сомнений в том, на что их потратить: уж очень жалкий вид имели штопаные-перештопаные наши чулки, которые мы носили уже третью зиму.
Впрочем, после раздачи долгов денег едва хватило только на одну пару, и, поскольку мамины чулки были в значительно худшем состоянии, решили, что дочь еще может поносить свои до конца зимы.
Никогда вообще не завтракавшая по утрам, мама к моему приходу из школы к ней на работу (пр.Нефтяников, 105) припасала нехитрую еду, и в перерыв мы вместе обедали. К этому часу она успевала, то и дело «проведывая» занятую с утра очередь «за хлебом», получить в близлежащем магазине на углу улицы Зевина положенные двоим на день по карточкам 700 граммов - половинку кирпичика горячего черного месива с вкрапленными в него кусочками соломы. Его вкус и запах были до того вожделенными, что удержаться от соблазна сразу же съесть и ту его часть, которую полагалось сберечь на вечер, было чуть ли не подвигом. Почему-то тогда есть хотелось почти постоянно - видимо, сказывались и низкая калорийность пищи, и ее однообразие.
В разгар войны, в эти беднейшие и тяжелые во всех отношениях годы с их мизерными продуктовыми пайками по карточкам, очень выручал рынок, называвшийся колхозным. Общение с ним взяла на себя жившая неподалеку тетя Нюра. Она часто дежурила по ночам в медпункте, а днем имела свободное время и вела общее хозяйство двух сестер и нас, их девочек.
Так вот, рынок… Сравнительно недорогие по тем временам дикие уточки «кашкалдаки» (по 5 рублей деньгами того времени) и водившаяся в изобилии рыба «минога» в сочетании с картошкой, жареной на вытапливавшемся из нее жире, стали для нас с Милой не просто сытными, но и полезными питательными продуктами, очень пригодившимися растущему организму. Помню, кое-кто наловчился заливать продававшимся в аптеках гематогеном жарившиеся без масла кусочки белой редьки…
Вырастить девочек здоровыми родителям помогло и то, что почти каждое лето им удавалось хоть на месяц отправлять нас в достаточно активно работавшие пионерские лагеря или санатории. Там не блиставшие убранством летние бараки становились местом полного раскрепощения от домашней скованности. Там достаточно сытно кормили, хотя желание съесть что-нибудь еще оставалось постоянным.
Важно, что появлялась возможность принять участие в заманчивых приключениях и походах в горы. Скажем, в лес Аджикенда, что возле древней Гянджи, заповедные места благословенной Шуши. Там мы знакомились со сверстниками, обретали друзей. И главное - общались с богатой природой. То, что и там постоянно преследовало ощущение голода, забылось, зато навсегда запомнился полезный для здоровья раскаленный песок абшеронских поселков Бузовна, Мардакян, Шувелян и других курортов на берегу Каспия, по которому, повинуясь зову пионерского горна и обжигая ноги, приходилось бежать босиком в столовую или маршировать по команде военрука Юрфельда, вышколенного офицера, после тяжелого ранения на фронте посвятившего себя воспитанию школьников, непременно проходивших военную подготовку…
Да, много было всего, много. И война - такая многоликая, с ее глубокими зарубками. Оставшаяся в памяти уже не многих. Тех, кому было дано оставаться самим собой, кто, как видно, был сотворен для любви ко всему достойному. Мне, ребенку, у которого была такая мама - мужественная и неутомимая, умевшая при внешней строгости быть скалой, возле которой все так надежно, не было дано почувствовать сиротства, а тем более - тягот войны, общих для всех. Разве такое забудешь…
День Победы 9 Мая мама встретила в больнице - лечила тромбофлебит в Институте физиотерапии, носившем тогда имя С.М.Кирова. Приученные не драматизировать события и считать личное недостойным внимания, все мы искренне отмечали праздник Победы, участвуя во всенародном гулянии, и это запомнилось навсегда, тем более что прежде мы не знали, что такое салют, который так мощно звучал в тот день на нашем уникальном бульваре…
Галина МИКЕЛАДЗЕ
banner

Советуем почитать