• четверг, 28 Марта, 23:52
  • Baku Баку 13°C

Афанасий Мамедов о героях своего романа «Пароход Бабелон»: «Правнучка Карабахской принцессы была подругой моей бабушки Сары…»

27 мая 2021 | 18:32
Афанасий Мамедов о героях своего романа «Пароход Бабелон»: «Правнучка Карабахской принцессы была подругой моей бабушки Сары…»
Произведения русского писателя с бакинскими корнями Афанасия Мамедова хорошо известны читателю России и Азербайджана. Автор романов «Хазарский ветер» и «Фрау Шрам», сборников рассказов «Слон», «Апшеронские хроники» и других произведений недавно выпустил новую книгу под название «Пароход Бабелон». В интервью порталу «Москва-Баку» прозаик и литературный критик Афанасий Мамедов рассказал о реальных персонажах своего романа, который он писал более 10 лет. Рассказал от кого его дед скрывался в Баку, а также поделился интересными историями своей семьи, в круг которой входила и правнучка карабахской принцессы. Раскрыл секрет своего бакинского текста, которым пишет исключительно он, и рассказал, какая из его книг подверглась попытке экранизации.
– С чем связано столь странное название книги и что оно отражает?
– Отражает суть книги, то, что связано с ней и сюжетно, и суггестивно. Вообще, когда я даю названия своим вещам, я практически всегда исхожу из этих составляющих: название произведения — это код, это эссенция, это завязь его, если хотите, сжатая версия для удобного хранения. Но есть у удачного названия еще одно свойство, а именно: мгновенно настраивать читателя на необходимую автору волну. Немаловажную роль здесь играет и ритмический рисунок, он как бы намагничивает слова, тем самым сакрализуя самое название. Получается такой шаманский бубен, с помощью которого ждут послания свыше. Однако с названием не все так однозначно было. Я обязан поэту и писателю Глебу Шульпякову, в свое время уговорившему меня на моем литературном вечере, с помощью шуточного голосования, вернуться к старому названию.
– Интересно, каким же было новое?
– Просто — «Пароход Вавилон».
– Чем же вас все-таки не устроило прежнее?
– Видите ли, мне на тот момент казалось, что больно много разных Бабилонов расплодилось за последнее время, причем через «и», причем часто с определяющим добавлением: раз Бабилон, он обязательно должен быть золотым, другим никак. Кафе, рестораны, магазины и даже клубы, все заработали на древний арамейский, то бишь бабилонский манер. К сложившейся моде название моего романа не имеет никакого отношения. Оно вынашивалось мною очень давно. Еще до всей этой моды. Связано оно поначалу было с именем известно писателя Исаака Бабеля. Вот его фамилия звучит так как надо. Название романа я долго пробовал на вкус, вспоминал «Иудейскую войну» Иосифа Флавия. Башню под самое небо… С парохода «Бабелон», отплывающего от стамбульского причала к Принцевым островам, на одном из которых квартировал Демон революции — товарищ Троцкий, начинается роман, и заканчивается он встречей главного героя с теми людьми, которые сопровождали его на «Бабелоне», следили за каждым его шагом в Константинополе, совсем недавно переименованном в Стамбул. А еще Бабелон — это Вавилон нашей жизни, со всеми ее виражами. Неприкаянной и неприкрашенной живой жизни. И у каждого времени он свой. Вавилон ХХ века оказался вместилищем трагических судеб миллионов людей, в каком-то смысле он стал отражением сорока веков нашей цивилизации. Со всеми ее переворотами, войнами, тронами, и, конечно, лагерями…
– Вы, правда, писали этот роман больше десяти лет?
– Даже немного дольше, и, быть может, еще бы писал, если бы мы не сели на пандемийный карантин. Но, знаете, это не означает, что я занимался исключительно романом все десять лет. Выходили у меня в толстых журналах повести, рассказы, я работал редактором большой публицистической рубрики в одном национальном журнале, осуществил рывок на ниве литературной журналистики. О работе журналиста мечтал еще с далекой бакинской юности. Тут, верно, сказалось то обстоятельство, что один из моих дедушек, по отцовской линии, был из плеяды ярких советских журналистов 20-х-30-х гг.
– Свою книгу вы посвятили его памяти, памяти Афанасия Ефимовича Милькина. Могли бы вы немного рассказать о нем и о некоторых персонажах романа, с которыми его сводила судьба в те, как вы выразились, неприкаянные годы первой половины ХХ века?
– Дед Афанасий родился в Самаре в купеческой семье. Прадед Ефим был купцом второй гильдии, занимался лесами. В революции Афанасий оказался совсем мальчишкой и не только по нашим меркам. Семейное предание гласит, что прадед, прознав о связях дедушки с большевиками, хорошенько высек его и выгнал из дома. Так ли было на самом деле? Скорее всего, Афанасий сам ушел из дома. Мальчишкой он поднимал революцию в Хорезме. У меня в архиве сохранилась фотография, на которой дедушка — секретарь Центрального комитета Коммунистического союза молодежи Хорезмской республики сидит со своими «партийными товарищами», а на стопе ноги его, как прирученное животное, лежит портфель, на всякий случай приоткрытый. Дело в том, что дедушка, опять-таки по семейному преданию, носил в этом портфеле, наряду с документами и печатью комитета, револьвер «кольт», отнюдь не карманных размеров, который называл ласково своим «дружком». Стоит ли говорить, что с портфелем дед не расставался в ту пору даже во время непродолжительных снов.
После Хивинской революции, вслед за которой последовало образование Хорезмской республики, Афанасий участвовал в нескольких войнах, был красным командиром, полковым комиссаром… При каких обстоятельствах оказался в Москве и когда начал писать, я не знаю. Знаю только, что жил в Фурманном переулке, какое-то время с Маргаритой Александровной Барской, когда она стала его гражданской женой, потом с моей бабушкой — Сарой Самуиловной Новогрудской. Однако, когда я изучал Дело дедушки в Центральном архиве ФСБ России, в документах почему-то всплыл иной адрес и иное место проживания, откуда дедушку и забрали. Тот дом снесли, он находился в районе метро «Новослободская». Иногда я туда прихожу постоять, подумать… Иногда с женой и дочерью, мы ведь не знаем, где захоронен дедушка.
– И все-таки, когда же он мог оказаться в Москве по вашим расчетам?
– Судя по письму Маргариты Барской, которое она писала матери, познакомились они в Москве в 1929 году: «…Что касается личной жизни, — писала тогда Мара, — мне попросту некогда, хотя очень нравится один коммунист, бывший красный командир, у него светлые глаза, он умный и остроумный и здорово пишет. У него редкое имя — Афанасий и смешная фамилия — Милькин».
Но мне сдается, дед оказался в Москве много раньше Мары, Мара тогда еще была замужем за кинорежиссером Петром Чардыниным. Думается, дед приехал в Москву в году этак в 1924-м, а, может, и сразу после Советско-польской войны. Некоторые рассказы его младшего брата, дедушки Иосифа, подтверждают мое предположение.
Судя по письмам Мары деду, вернее, по некоторым отрывкам из них, любезно предоставленных мне в свое время исследовательницей творчества Маргариты Барской Нитальей Милосердовой, дед мог оказаться в Баку с легкой руки Мары. Она была бакинкой, у нее оставались хорошие друзья в этом городе, но мог дедушка оказаться в Баку и с помощью других бакинцев — Герцеля Новогрудского или Александра (Шуры) Новогрудского…
Как моя бабушка Сара (свое имя она писала через два эр) встретилась с дедушкой, я тоже сказать не могу и спросить теперь уже не у кого; полагаю, их свел ее брат Герцель (Герлик). Он тогда работал в газете «Правда» у товарища Мехлиса, был знаком с Афанасием.
– Ваш дедушка, действительно, в Баку скрывался от чекистов?
– Дедушку брали дважды из-за его троцкистских взглядов на жизнь, в первый раз еще в конце 20-х годов, но в Баку его направили как кинодраматурга поднимать национальный кинематограф. В Баку от чекистов спасалась моя бабушка. Дело в том, что, когда дедушку взяли во второй раз, кто-то сказал ей по телефону, чтобы она немедленно ехала к своему отцу в Баку. Таким образом, бабушка спасла себя и моего отца, которым была беременна.
– Неужели и княжна Уцмиева тоже не вымышленный персонаж вашего романа?
– Разумеется. Княжна Лейла Уцмиева, правнучка поэтессы Хуршидбану Натаван, карабахской принцессы, была самой надежной подругой моей бабушки Сары, (обе тяжелые туберкулезницы) они дружили до последнего дня моей бабушки. Я отношусь к княжне Уцмиевой как к родному человеку. В детстве я неоднократно бывал у нее в гостях уже с другой бабушкой, бабушкой Дорой.
– Тоже персонажем романа…
– Совершенно верно, она меня воспитывала. Она и рассказывала мне все эти многочисленные семейные истории. Приходил я в гости к княжне и с мамой.
Благодаря тете Ляле – мы так ее называли в узком семейном кругу – у меня сложилось особое отношение к памятнику Натаван, для меня он не просто памятник, а как будто всегда живой памятник, живой и очень родной. Еще он для меня такой же символ Баку, как Девичья башня. Долгое время тетя Ляля проработала бухгалтером в Консерватории имени Узеира Гаджибекова. Ее не тронули, не посадили, несмотря на туберкулез, прожила она довольно долгую жизнь. Правда, я не думаю, что это была та самая жизнь, на которую человек столь родовитой, такого ума и благородства, мог рассчитывать. Мне бы очень хотелось, чтобы хранители истории Азербайджана побольше узнали о ней. Ее род, ее родовые земли, ее семья, связаны с историей Азербайджана, с его культурой. Если раньше мешала советская власть, то что мешает сейчас?
– Критики говорят, что у вас какой-то особый язык, вы пишите на нем бесконечный «бакинский текст». Говорят, вы обречены писать о Баку… Это правда? Что вы сами об этом думаете?
– Что касается языка — сие дело вообще-то темное, сказать по правде, сам не знаю, где чего беру. Я отыскал свой «особый язык» после долгих лет подражаний и поисков, внутри самого себя. Это мой внутренний голос, на нем говорит мой демон, в греческом смысле этого слова. Я благодарен судьбе, что она позволила мне развивать этот случайно обнаруженный язык, писать на нем, думать. Что касается «бесконечного текста», полагаю, здесь идет речь о трех моих романах — «Хазарском ветре», «Фрау Шрам» и «Пароходе Бабелон». Они хоть и связанны с Баку, однако, на мой взгляд, мало чем похожи друг на друга. Сам я стараюсь об этом не думать. Помню об эффекте сороконожки. И потом, я не только о Баку пишу… География того же «Парохода Бабелона» достаточно обширна. Начинается роман в Стамбуле, потом герой переезжает в Баку, потом Москва, а вспоминает он в своих флешбэках вообще Галицию и далекие европейские города, в которых ему пришлось побывать как эмигранту и масону.
– Ваши произведения критики относят к русской прозе, вас же — к современным классикам, вам приятно слышать такие высказывания?
– Не стану скромничать и говорить «нет». Очень приятно, но я ведь прекрасно понимаю, что «игры в классики» проходят под свисток самого требовательного судьи — Времени. Кто классик, от кого, что и сколько останется, решать не нам. Не последнюю роль в этом вопросе играют и читатели. Тонкие читатели.
– Есть ли у вас обратная связь с вашими «тонкими» читателями?
– С ближним кругом есть, с дальним — нет.
– А вы вообще хорошо знаете своего читателя, кто ваш читатель?
– Как мне кажется, мой читатель — это человек беззаветно любящий светскую литературу всех времен и народов, скорее всего он сам пишущий… И безусловно — Homo ludens (Человек играющий).
– А вы сами, что предпочитаете читать?
– Предпочитаю читать все, включая все объявления. В этом смысле я верен себе с детства. Дело в том, что я зарабатываю на жизнь тем, что читаю книги, а после пишу о них или разговариваю с людьми, которые всю свою жизнь тоже связаны с книгами. Это мой хлеб. Так сложилось…
– Я это знаю, потому отчасти и задала этот вопрос…
– Я делю книги на те, которые должен прочесть и на те, которые читаю, так сказать, для себя, для души. Поверьте, это совершенно разное чтение, даже память работает совершенно иначе. Я пробовал читать книги, о которых буду писать, как если бы они были книгами без всякого налога, без всякой пошлины, не работает, не получается, по крайней мере, у меня так…
– Ваши книги «без всякого налога»?
– Их много!..
– Хорошо, какие книги вы недавно прочли в свое удовольствие, кто любимые ваши писатели?
– Начну с конца вашего вопроса. Любимые писатели все те же: Эрнест Хемингуэй, Хорхе Луис Борхес, Владимир Сирин/Набоков, Хулио Кортасар, Габриэль Гарсиа Маркес, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Томас Манн… Предлагаю остановиться, иначе упремся в мою библиотеку и, поверьте, не управимся с интервью. Скажу только, что Толстой, Достоевский и Чехов, несомненно, в числе моих самых любимых писателей. Просто они классики! Что же до книг, которые я прочел для себя и которые произвели на меня большое впечатление, это «Тропы песен» Брюса Чатвина, «Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника: первая полная биография» Мэри Дирборн, «Запад на Восток» книга эссе Глеба Шульпякова, «Рука красильщика» Уинстона Хью Одена, «Письма к Вере» Владимира Набокова и комментарии Александра Долинина к роману Владимира Набокова «Дар», «Беседы с Луи Малем» Филипа Френча… Иногда, впрочем, попадаются книги для работы, которые вдруг становятся книгами для души, вот недавно прочел две такие книги двух родственников — «Эсава» Меира Шалева и «Биографию любви» Цруи Шалев…
– Баку вашего детства, какой он?
– Мой Баку таков, что мне порою кажется, что все мною написанное — даже не песчинка, нет, к тому же, мне кажется, что я не так написал, все надо начинать сначала. С одной стороны, моего Города уже нет, с другой стороны — он живет во мне каждой своей улицей, каждым домом. Он — мой Город. Ему — мои поклонения. И не надо его путать с другим городом, но с тем же названием. Это меня не огорчает, я принимаю это как исторический факт, как течение жизни, если хотите, как Бабелон…
– Собрать книгу бакинских рассказов есть в планах?
– В моих планах есть. В издательских портфелях — нет. И не думаю, что московские издательства заинтересуются таким проектом. При этом должен сказать, что серия рассказов, связанная с Баку — «Апшеронские хроники», уже выходила. Она вошла в мой сборник «Хорошо, что только раз».
– Если бы вы родились не в Баку, а например, в Грузии или России, о чем писали бы?
– Я не уверен, что вообще писал бы. Но был бы, наверное, художником-графиком или фотографом, или букинистом… Знаете, когда Джона Леннона спросили, кем бы он был, если бы не был музыкантом, он ответил: не знаю, но точно — художником.
– Что и говорить, путь от оператора котельной до редактора журнала — путь интересный, а он помогал вам в вашем творчестве, находил отражение?
– Конечно, ведь наш путь это и есть мы. Помните, песня такая есть «Мой путь»? Фрэнк Синатра ее поет. Великая песня! Каждому и для каждого.
– Если бы вам предложили снять фильм по одной из ваших книг, какую бы вы выбрали для экранизации?
– Такие попытки, к слову сказать, были. Правда, интересовались не теми вещами, которые, как мне кажется, просились на фильм. Я бы хотел бы, чтобы обязательно сняли фильм по роману «Фрау Шрам» и по рассказу «Слон». Ну и, наверное, надо снимать коммерческий фильм по роману «Патриций». Эта книга была написана совместно с моим отцом — писателем и драматургом Исааком Милькиным. Дело в том, что четырехсерийный фильм должен был снимать очень интересный кинорежиссер Олег Сафаралиев. Мы с ним написали сценарий, как водится в таких случаях, переписали его, потом он написал режиссерский сценарий, потом переписал его еще раз, проект практически запустили на НТВ. Но когда дело уже дошло до кастинга, что-то случилось и все обвалилось. Олег Сафаралиев теперь живет в Баку, кажется, преподает режиссуру в киноакадемии. А вообще не мое это дело, советовать по какой вещи, какой фильм снимать. А так, конечно, ваш вопрос замечательный и душу греет. (Улыбается.)
– Можете назвать три книги, которые посоветуете прочитать нашим читателям?
– Я не стану сейчас говорить о классических произведениях, на них ваш читатель может выйти сам, мне хотелось бы сказать о книгах, которые оставили меня лично неравнодушным. К тому же эти книги по столичным меркам – явления. Это книга того же Шульпякова «Запад на Восток», эссеистика Одена «Рука красильщика», «Владимир Набоков Письма к Вере».
– При наличии времени постараемся прочитать эти книги. Хотела бы поблагодарить вас за беседу.
– И вам большое спасибо!
На фото 1: Афанасий Мамедов
На фото 2: Поэт и писатель Глеб Шульпяков «уговаривает» Афанасия Мамедова вернуться к старому названию романа. (На вечере в литературном клубе Библиотеки им. А.П.Чехова «Классики ХХI века»). Фото Александры Вансович
На фото 3: Афанасий Ефимович Милькин (1903-1937) — советский журналист, драматург, редактор газеты «Кино» (Москва). Обвинен в контрреволюционном заговоре, погиб в Воркутинском отделении УхтПечлага
На фото 4: Старший брат Афанасия — Борис Ефимович Милькин был расстрелян годом позже вместе со всем руководством Западно-Сибирского военного округа, в котором служил начальником сануправления
На фото 5: Маргарита Александровна Барская (1903-1939) — советская актриса, фотомодель, кинорежиссер и сценарист
На фото 6: Герцель (Герцль) Самуилович Новогрудский, псевдним Н.Гордеев (1904-1973) — русский советский журналист, писатель. Отец режиссера-мультипликатора Марианны Новогрудской
На фото 7: Княжна Лейла Уцмиева (тетя Ляля)
На фото 8: Агигат (Ада) Абдулаевна Мамедова (1937-2007) — мама Афанасия Мамедова
На фото 9: Писатель и драматург Исаак Милькин со своей мамой Сарой Новогрудской. 1943 год
На фото 10: Афанасий Мамедов. Фото Вадима Бродского
На фото 11: Афанасий Мамедов с бабушкой Дорой на углу дома Джафара Джабарлы 20/67, 1961 год.
На фото 12: Афанасий Мамедов. «Хорошо, что только раз» (повесть, диптих, рассказы, триптих, хроники)
На фото 13: Исаак Афанасиевич Милькин (1937-2013) — советский и русский писатель и драматург
banner

Советуем почитать