• пятница, 29 Марта, 11:57
  • Baku Баку 5°C

«Танки давят людей. Приезжай, брат!» - Олжас Сулейменов о трагедии 20 Января в Баку

29 января 2020 | 16:09
«Танки давят людей. Приезжай, брат!» - Олжас Сулейменов о трагедии 20 Января в Баку
Недавно Азербайджан отметил скорбную дату – 30-ю годовщину событий 20 января 1990 года, вошедшую в историю азербайджанского народа как Черный январь. Известный казахский поэт, Герой труда Казахстана, народный писатель Казахской ССР, общественно-политический деятель Олжас Сулейменов поделился с Express-k.kz своими воспоминаниями о трагических событиях в Баку зимой 1990 года.
Вчера позвонили из посольства Азербайджана, пригласили на концерт известного пианиста из Баку: он даст концерт в память о событии, случившемся ночью 20 января 1990 года. 30 лет назад. Звонивший попросил вспомнить об этой ночи. Знал, что такое не забывается.
…Меня в ту ночь разбудил телефонный звонок. Спал со снотворным, после антибиотиков. Простуда. Посмотрел на часы. Три часа ночи. Звонок не унимался. Явно междугородний. Обычно так настойчиво добивались разговора избиратели. Гостиница «Москва» была пристанищем всех депутатов Верховного Совета – не москвичей. Поэтому избиратели, наехавшие со всей страны, не давали молчать нашим телефонам. Но днем, а не в три часа ночи. Я поднял трубку. Далекий срывающийся незнакомый голос. Называет меня по имени. И сам называется – Бахтияр Вагабзаде. Да, я, конечно, знал это имя – известный поэт, азербайджанский классик, можно сказать.
– Олжас, в Баку вошли танки! Давят людей! Приезжай, брат!
Утром температура уже была пониже – 38°. Поехал в посольство Азербайджана (тогда – постоянное представительство). Толпа, внутрь не пройдешь. Поехал в аэропорт. Рейсовые самолеты в Баку отменены. Пользуясь депутатским удостоверением, только к вечеру добился места в каком-то, похоже, военно-транспортном самолете, перевозившем груз и группу людей. Штатских.
В Баку прилетели уже ночью. Выходили из самолета не по трапу, по приставной лестнице спускались на поле. Все приезжие были без багажа, как и я.
Ни автобусов, ни такси в город нет. Военные довезли только до метро.
(Я уже писал о том метро в ту ночь.)
Спустился по пустому эскалатору. На станции – ни одного человека. Подошел поезд. Пока вагоны проезжали мимо меня до остановки, вижу сквозь окна – все вагоны пусты. Ни одного пассажира. Только на каждой вагонной двери черная лента. И в том вагоне, в который вошел, – никого. Поезд тронулся, и через несколько минут объявили следующую станцию. Подъехали. На перроне пусто. Поезд тронулся, поехал дальше. Объявили следующую. Как в ожившем фильме ужасов. Я знал название нужной мне площади – там, помню, стояла гостиница, этажей чуть больше 10, вся из стекла. На этой станции вышел, поднялся по пустому эскалатору. Темная улица. Где-то недалеко должен был быть отель. Спросить не у кого.
Услышал стук шагов. Подошел военный патруль: «Предъявите документы». Показали, в какую сторону я должен двигаться.
Дошел до отеля. Все окна темные. Даже входная стеклянная дверь. Все же постучал кулаком. Там возникло чье-то лицо. Раздался протяжный крик, доносящийся из-за двери. Я разобрал в потоке речи свое имя. Дверь распахнулась. Меня затащили внутрь, тискали, что-то горячо говорили несколько пожилых женщин и старик. Ночные служащие гостиницы.
Втиснули в лифт, подняли на 11-й этаж, ввели в двухкомнатный номер со стеклянным стеной-окном, выходящим на приморский бульвар. Организовали горячий чай, уложили в постель. Появился фельдшер: «Я – Закир Мамедов!». Сделал основательный массаж, растирание груди и спины чем-то едким. «Уйдет простуда!». И действительно почувствовал, что стала уходить. Может быть, и благодаря стараниям Закира Мамедова, который своему первому внуку в память об этой ночи дал мое имя. Наутро встать я еще не мог и полдня провел в номере, пытаясь понять происходящее. Люди узнали о моем приезде, и несколько человек по одному побывали у меня в номере. Появился и Абульфаз Алиев, филолог, ставший известным политиком, а в те дни – опасно известным. За ним шла настоящая охота властей. Негде было скрыться. И он пришел ко мне.
…Начиная с мая 1989 года, когда начал работать Съезд народных депутатов, советский народ не отходил от телеэкрана: шли заседания съезда, потом – Верховного Совета. Знал в лицо каждого выступившего. В Азербайджане, конечно, особенно запомнилось мое выступление на съезде, где говорилось об аварии самолета, прилетевшего в армянский город, пострадавший от страшного землетрясения. Все самолеты с гуманитарной помощью из разных стран приземлялись без проблем. Только один – с рядовыми военнослужащими, летевшими, чтобы участвовать в разборке завалов – разбился, врезавшись в гору. И многие в стране подумали о неслучайности этой аварии, потому что самолет был из Баку. Диспетчер аэропорта мог намеренно ошибиться. До сих пор не хочется в это верить. Я призвал съезд и правительство СССР разобраться в этом случае.
…В конце 80-х, когда в некоторых республиках демократизирующегося СССР началась откровенная борьба неформалов за власть, успеха стали добиваться филологи, умевшие говорить, и толпа пошла за ними. В Грузии таким речистым оказался сын писателя Константина Гамсахурдия Звият, а в Азербайджане – Абульфаз Алиев.
Сейчас, анализируя события тех лет, мы видим, как Горбачев избавлялся от «стариков». Опытного Гейдара Алиева перевели в Москву, чтобы поручить исполнять «более ответственную» должность. И по-быстрому избрали на пленуме более молодого Везирова – бывшего руководителя местного комсомола. Но его политических мускулов оказалось крайне недостаточно, чтобы собрать и возглавить республику, уже сильно растревоженную, расшатываемую общими и национальными вопросами, резко обострившимися в отсутствие Гейдара Алиева.
Возникает движение «Народный фронт», в руководстве которого оказывается Абульфаз Алиев. Он, чтобы не путали с предыдущим Алиевым, заменяет фамилию на студенческую кличку Эльчибей. С ней и вошел в историю.
…Танки сокрушили баррикады, сооруженные «Народным фронтом» перед входом в город на Тбилисском шоссе, и прошли в Баку, давя припаркованные вдоль улиц автомобили. Некоторые были с пассажирами.
Я дозвонился до местного ЦК, прислали машину.
– Побудь в этом номере, не выходи, дождись меня, – сказал я Абульфазу.
В фойе здания Центрального комитета – взвод морских пехотинцев, пулемет на высоких ножках. Я добрался до кабинета первого секретаря. Но вместо него встретил там Евгения Максимовича Примакова и министра обороны СССР маршала Язова. Везирова уже сместили и вместо него торопливо выбрали другого. Но ни его и никого из местных в кабинете не было. И в них, как я тогда понял, не особенно нуждались, принимая экстренные решения. Они знали о моем прибытии, но я доложил, что этот визит не частный. Прилетел, чтобы узнать, что происходит, и доложить об этом членам Верховного Совета. Понимая при этом, что сам Примаков по роду службы прибыл с этим заданием: он был председателем парламента. Но тогдашним депутатам необходимо было и альтернативное сообщение для полноты картины.
Евгений Максимович задал обычные вопросы: «Как устроился? Чем помочь?» Я прежде всего сообщил, что живу в одном номере с Эльчибеем. Он мне помогает понять, что произошло и почему. Знаю, что руководители боевого крыла «Народного фронта» уже арестованы. Но Абульфаз не из этой категории, ни к каким военным действиям не призывал и не призовет. Он филолог, давно его знаю, демократ. Прошу дать указание его не арестовывать, а привлечь к работе по регулированию создавшейся обстановки.
Евгений Максимович, видимо, и сам к этому решению подходил, мое участие его ускорило.
– Хорошо, только пусть переберется в другой номер: нечего притеснять простуженного. Пришлем врачей, особенно тревожить не будем. В Москву вылетим вместе. А пока вам будут доставлять в номер все местные новости. Телевидение не работает. Газеты не выходят.
Я вернулся в гостиницу, и тут же позвонил председатель правительства Азербайджана.
– Олжас муаллим, газеты уже три дня не выходят, журналисты и печатники на работу вовремя выходят, весь день проводят в редакциях, типографиях, но не работают. Название этому придумали: «Бакинская забастовка». У нас авторитетов не осталось. Никого не слушают. Просим встретиться с ними.
Я понял, что это и Примакова предложение.
Привезли в печатный цех самой большой типографии. Больше сотни неработающих. Выступил.
– Газеты молчат, и народ не знает, что произошло. Мир полон слухами. Вы должны рассказать всю правду. Никто не будет ей препятствовать, цензура отменяется. Журналисты, выполняйте свой долг – пишите!..
Из толпы вышел седой, 60-летний, но вовсе не старик.
– Олжас бей, мы благодарны, что вы приехали. Бахтияр муаллим всем знакомым писателям в Москву позвонил. Все они заболели. А вы приехали. Вы наш брат, и потому ваше предложение мы услышали. Будем печатать газеты. Все, кроме одной – «Коммунист Азербайджана». Мы все из этой партии вчера вышли!
И лидер печатников вернулся в толпу.
В этом цехе я понял, насколько глубоко был оскорблен азербайджанский народ 20 января.
– Те, кто послал эти танки, не коммунисты, а пока еще просто члены партии. Да, их большинство таких, но настоящие коммунисты еще есть! Гейдар Алиев – коммунист. И я – коммунист, и тысячи честных, думающих людей в Азербайджане – коммунисты. Для них и должна выйти эта газета – «Коммунист Азербайджана».
...Утром после очередного массажа меня поднял телефон. Звонил глава правительства.
– Спасибо, дорогой брат! Все газеты вышли!..
– А «Коммунист Азербайджана»?
– Тоже вышла! Спасибо! Как ваше здоровье? Очень рады, что хорошо. Поэтому еще одна просьба – запустить телевидение. Пожалуйста!
Поехал на телевидение. Там, в зале, где собрались тележурналисты, увидел и генерала Варенникова. Вероятно, это его танки проявили себя. Но я понимал, что этот вопрос не для обсуждения в этом месте. И говорил примерно то же, что и у печатников.
Телевизионщики знали, что газеты уже вышли, и были готовы последовать этому примеру. Но что-то их сдерживало.
– Скоро будет неделя, как произошли те события. Похоронены первые жертвы. Избран новый руководитель республики Муталибов, а люди об этом еще не знают, потому что газеты промолчали и телевидение ни слова не сказало об этом. У вас есть, знаю, целый ролик, где записана речь первого секретаря, а вы ее не выпускаете в эфир.
Слово взял уже их старейшина.
– Мы это выпустим, но только после вашего выступления.
– Я согласен выступить, но при одном условии. Если вы мои слова опубликуете сразу после выступления товарища Муталибова. Мне как гостю просто неудобно брать слово перед хозяином. Нас всех так учили с детства, и нарушать этот порядок ни вам, ни мне нельзя.
Телевидение заработало.
…Вот такое было то время.
Муталибов продержался на посту до 1991 года.
В некоторых краях уже начались гражданские войны – откровенная борьба за власть, за этнические территории, за богатства распадающейся великой страны. И первыми пострадали республики Закавказья, привлекшие к решению своих задач наемников из полутора миллионов солдат и офицеров Советской армии, выведенных Горбачевым из Восточной Германии, всей «социалистической» Европы и оставленных безработными. (Я и через десятки лет видел на груди некоторых российских ветеранов в числе орденов и медалей и такую – «За Карабах».)
«Народный фронт», прогнав коммуниста Муталибова, избрал президентом Эльчибея. Но в тот период в разрываемой на части стране требовался не вождь-гуманитарий, а политик, выдающийся организатор. В возникшей гражданской войне один из районов Азербайджана практически отделился, прихватив пятую часть территории республики. Похожее произошло и с Грузией в краткий период президентства Звиада Гамсахурдия. Разрушилась Молдавия. Кыргызстан схватился с Узбекистаном. В Таджикистане заполыхало – сотни тысяч жертв. Этими трагедиями завершалось для нас XX столетие – век неграмотных революций.
А разве бывают грамотные?
…Летом 1993 года Международное антиядерное движение «Невада – Семипалатинск» командировало меня отметить День защиты детей подарками в виде партий детского питания детям воюющих стран, вчера еще братских республик. Утром 1 июня наш самолет с этим грузом вылетел из Алма-Аты в Душанбе. По всему борту «грузовика» вывели красной краской: «Дети не виноваты!».
План был таким: в Душанбе оставить 20 тонн детского питания, в Баку – следующие 20 тонн, и даже с Карабахом договорились поделиться. «Дети не виноваты!».
В столице Таджикистана нас не ждали, хотя телефонные переговоры заранее были. Первые 20 тонн мы с летчиками сгрузили на поле сами. Потом я упросил военных (явно из Москвы) перебросить груз во двор Союза писателей. Нашел одного из своих коллег и объяснил назначение этой посылки. Чтобы ни одна баночка на базаре не оказалась! «Организуйте раздачу в многодетных семьях. Они у вас все – многодетные».
Заехали в здание бывшего ЦК. Около него – танки, пулеметные гнезда, полевая кухня. Пытался найти руководство. Показалось в конце коридора и скрылось. Потом узнал – потому что в Алма-Ате принял сторонников противоположной стороны. А для меня они были не «сторонниками», а давними знакомыми, учеными. Словом, задержались в Душанбе и потому прилетели в Баку поздно, уже ночью. Ни о каком полете в Карабах не могло быть и речи. Встречали друзья – Эльчин Эфендиев, Полат Бюльбюль-оглы. «Собьют. И днем бы не позволили, а тут – ночью».
Наутро я встретился с Эльчибеем. Успел почитать сводки, где сообщалось об отступлении войск Азербайджана на нескольких участках и о том, что военный трибунал приговорил пятерых русских солдат, взятых в плен с оружием в руках, к расстрелу. Нормальная в войне правовая ситуация. Но сама война была ненормальная.
Поэтому я предложил президенту воспользоваться своим правом главнокомандующего и заменить расстрел заключением под стражу. «Сегодня же в газетах России, по телевидению объявят о президентском помиловании. И это скажется на уровнях поддержки России. Пока она поддерживает ту сторону». «Нет, – сказал Эльчибей, – все должно быть по закону военного времени!».
Еще большее могло случиться с Азербайджаном, если бы через две недели не вернулся в Баку Гейдар Алиев.
…30 лет прошло с того января, который назван Черным январем. И сколько еще должно пройти, пока не восстановится справедливый мир в Закавказье?
banner

Советуем почитать