• пятница, 29 Марта, 13:59
  • Baku Баку 14°C

Дом моего детства

20 марта 2014 | 16:00
Дом моего детства

ВОСПОМИНАНИЯ
Всякий раз, оказываясь на перекрестке улиц - Мирзы Ибрагимова (раньше она носила имя Максима Горького), начинающейся у Площади фонтанов, именуемой старыми бакинцами Парапетом, и Шамси Бадалбейли (бывшей Бондарной, а потом Димитрова), - я словно возвращаюсь в свое, увы, уже очень далекое прошлое. Здесь, на этом перекрестке, где зеленеют ныне, конечно же, радуя глаз, пока еще молодые деревца, совсем недавно стоял трехэтажный серокаменный, но уже потемневший от времени и даже несколько словно осевший дом… Это дом моего детства…
Грустно, конечно, что не стало его. Но ведь есть память, и она хранит в себе, хранит очень бережно, с трепетом, все связанное и с самим домом этим, и, главное, с теми, кто согревал его теплом своей души, добротой и любовью.
Семей в нашем доме было не так уж и много, около двадцати, причем, азербайджанских - всего две-три. Но жили мы все одной большой семьей, делили друг с другом радости и горести. Наш маленький, типично бакинский, похожий на глубокий колодец дворик внутри трехэтажного здания с застекленными верандами, словно, объединял все квартиры и их жильцов.
В эти дни, в канун светлого праздника Новруз байрамы, как и всегда раньше, я с какой-то внутренней радостью вспоминаю наших соседей, которых мы всегда воспринимали как очень близких и родных нам людей. Все они - и Раиса Григорьевна Вержбицкая, и Клара Мироновна Лейтман, и Фишманы, и Екатерина Александровна (запамятовала фамилию), и все другие считали Новруз и своим праздником. И потому обычно за несколько дней до его наступления собирались к нам, чтобы помочь бабушке в приготовлении сладостей: ведь это был целый ритуал. Мы, дети, допускались к торжественному действу только после того, как были готовы пирожочки, начиненные орехово-сахаристой вкуснятиной, - знаменитая шекярбура. Вооруженные специальными щипчиками, мы наносили различные узоры на ее поверхность и, помню, страшно гордились, когда нас хвалили. А потом все мы, счастливые, радостные, встречались за общим праздничным столом, на котором чуть ли не дымился, расточая особый, свойственный только ему аромат, традиционный азербайджанский плов.
Живо во мне еще одно, весьма трогательное воспоминание, связанное с Новрузом, который обязательно отмечался всегда, даже в самые трудные и, прямо скажем, не очень сытые военные годы.
- Бикя ханым, - обратилась как-то к моей маме, вдове погибшего на фронте воина, за неделю до Новруза Фаня Исаевна, жившая в квартире напротив, - говорят, праздник этот весенний лучше встречать в новой одежде. И мне хочется сделать приятное Эллочке (так меня называли дома).
Вытащив из сундука бархатный отрез, она буквально насильно всучила его маме, а, зная, что ей непременно захотят заплатить за него, - иначе предложение не будет принято, - она заверила, что сейчас ей деньги не нужны: «дадите, когда сможете».
Так я, двенадцатилетняя школьница, оказалась в праздник Новруз байрамы 1943 года в новом платье, которое оперативно сшила мне другая соседка - тетя Катя. И как же все радовались, созерцая меня в обнове. А больше всех, как мне припоминается, радовалась Фаня Исаевна, виновница этой общей радости и одна из тех людей, в чьей груди билось большое сердце. Наверное, не зря Новруз считают еще и символом милосердия.
Рассказывая о людях дома моего детства, я называю их соседями. И мне это не нравится, это формально. Ведь по большому счету, это были члены нашей семьи, все про нас знавшие, проявлявшие неподдельный интерес к нашим делам, искренне болевшие за нас. Да вот посудите сами.
Зачем, скажем, тете Кале (так мы, дети, обращались к Кларе Мироновне) надо было знать, куда идет соседский мальчишка? Но, увидев, что Эмик - это мой брат Ильгам - со свертком подмышкой буквально скатывается по ступенькам нашей ободранной каменной лестницы, она непременно окликала его: ты куда собрался? И если он говорил, что спешит на волейбол (Эмик играл в нашей знаменитой, признанной позже и во всем тогдашнем Союзе волейбольной команде), она совершенно не терпящим возражения тоном отвечала: но ведь мама не разрешает тебе сейчас заниматься спортом - ты ведь кашляешь. Так что возвращайся домой.
Всегда с благодарностью думаю о семье Вержбицких - Раисе Григорьевне, Станиславе Леонтьевиче, их сыне Алике, - сыгравших огромную роль в становлении моем, моих брата и сестры, в нашем приобщении к мировой и, в первую очередь, к русской литературе, наконец, в поддержке маминых стараний по формированию в нас таких человеческих качеств, как трудолюбие и целенаправленность, вера в себя и устремленность к достижению успеха. Помню, как, делясь с тетей Раей школьными новостями, я рассказала ей как-то о том, что мы писали сочинение (кажется, это было в седьмом классе) и, признав лучшей работу моей одноклассницы, педагог зачитал ее вслух. «Ну и что? - сказала тетя Рая, возможно, уловив в моем голосе вместе с восхищением и нотки ревности, - а в следующий раз лучшей будет твоя работа: ведь ты хорошо пишешь. Я уверена в этом, у тебя получится».
Раиса Григорьевна всегда вселяла в нас - в меня, в Ильгама, в нашу сестричку Жанну - веру в свои способности, уверенность в себе, всегда подчеркивала, что все люди талантливы, просто не каждый умеет развить свой талант и подарить его людям. «Но вы, детки, сумеете, - говорила она. - Я не сомневаюсь в этом …» По инициативе тети Раи самый маленький наш успех превращался в большой домашний праздник. Словом, Раиса Григорьевна очень помогала нашей с утра и до позднего вечера работавшей маме, додавала нам то, чего не успевала сделать она. И потому вместе с мамой она радовалась тому, что каждый из нас нашел свое место в жизни…
Практически у нас с Вержбицкими была одна квартира, поделенная когда-то на две части. Когда в первые дни Великой отечественной войны отец наш уходил на фронт, он попросил соседей не оставлять без внимания его семью. «А, может, - предложил он, - открыть забитую между двумя половинами дверь?» Так и было сделано к общей радости. Так мы и жили. Раиса Григорьевна сообщала отцу в письмах на фронт о нашей жизни и учебе. В ответ ей приходили папины благодарственные треугольнички… А потом случилось самое страшное: на всю жизнь запомнился мне тот клочок бумаги со словами «пал смертью храбрых…» Наверное, маме труднее было бы справиться с горем, если бы не поддержка соседей - всех, до единого: я подчеркиваю это особо, так как дом наш был весьма интернациональным по составу. И мы росли, оберегаемые самоотверженной материнской любовью от всего, что могло омрачить наше детство, и теплом, которым окружили нас соседи…
Дом моего детства запомнился мне еще и тем, что к нам любили приходить наши друзья - мои и Жанкины подруги, товарищи Эмика. И не только в дни рождения, которые тетя Рая устраивала нам всегда с подарками-сюрпризами, но и просто чтобы поиграть в пинг-понг (пока мама была на работе стол в столовой раздвигался и устраивались соревнования с участием школьных товарищей брата, которых тетя Надя, помощница мамы по хозяйству, с удовольствием угощала своими фирменными пирожками).
Среди многочисленных подруг сестры была одноклассница, приходившая к нам чаще других, - хорошенькая, самоуверенная девочка Эля Меджидова, как выяснилось влюбленная в нашего Эмика, да и он отвечал ей взаимностью. Забегая много вперед, скажу, что Эля стала любимой избранницей брата, с которой он счастливо прожил всю свою, увы, недолгую жизнь до последней ее минуты.
Приглашала к нам домой своих друзей, конечно же, и я. Но это было потом. В школьные же годы я считалась весьма занятым человеком - драмкружок, теннис, комсомольские дела… Уроки готовила поздно вечером. А вот когда я, молодой журналист, пришла работать в редакцию газеты «Бакинский рабочий», мне нравилось приглашать к себе домой, на перерыв, моих коллег - бакрабочинцев, с некоторыми из которых меня связывали еще и дружеские отношения. Помню, с каким удовольствием уплетали мы вкусные обеды все той же тети Нади. Благо идти было недалеко: редакция «Бакинского рабочего» располагалась тогда на улице имени Максима Горького, где я жила, - позже в этом здании разместилось музыкальное училище.
Как это ни удивительно, но наши соседи знали почти всех наших друзей в лицо, особенно Раиса Григорьевна. «А что-то Явуза давненько не видно, - говорила иной раз тетя Рая. - Вы что, поссорились?» Ильгаму приходилось убеждать ее в том, что это не так, что он, скажем, приболел.
Живя в такой вот атмосфере - неравнодушия, любви и интереса к нам - мы не имели права не отвечать тем же самым людям, относившимся к нам как к родным. Мы всегда помнили и помним об этом…
Дом моего детства был той гаванью, откуда я всегда отправлялась в новое плавание. В первый раз это произошло, когда завершилось мое школьное детство. И завершилось, можно сказать, триумфально: я удостоилась Золотой медали. Вот тогда-то в мою жизнь стремительно ворвалась Москва. Мне предложили поехать на учебу в МГУ имени М.В.Ломоносова.
На домашнем совете с участием мамы, тети Раи и некоторых других соседей по дому решили принять предложение. Как бы это ни было трудно с материальной точки зрения: «Эллочка хочет стать журналистом, а где еще она научится этому делу лучше, чем в Москве?!» - сказала мудрая Раиса Григорьевна.
Собирали меня в столицу всем домом. Сшили теплое пальто с меховым воротничком, приобрели теплую шапочку… Все в пределах общих возможностей. И отправилась я в свое первое самостоятельное путешествие в новую жизнь…
Минуло не одно десятилетие с той поры. Дети 40-50-х годов прошлого столетия, на чью долю выпали тяжкие испытания, уже давно переросли тех, кто в меру своих возможностей старался в нелегкие времена облегчить, украсить их жизнь, сделать их хотя бы чуточку счастливее. А я, одна из тех детей, все еще с волнением думаю об удивительном бескорыстии людей, способных на благородство, на готовность протянуть руку, поддержать… И пока дом стоял, несмотря на то, что мама наша уже давно не жила в нем, я все равно нет-нет, да приходила сюда, однажды даже с уже взрослым внуком, приходила, чтобы поклониться памяти наших замечательных соседей - ведь многих уже нет, а потомки разъехались по миру, - чтобы еще раз мысленно сказать им «спасибо» за безграничную доброту, за искренность, на которые они никогда не скупились.
Чувства, которые мы - я, мой брат и моя сестра - испытывали и к этому дому нашего детства, и к тем, кто жил в нем, мы всегда стремились передать нашим детям. Наверное поэтому сын моего брата, архитектора Ильгама Алиева, увы, ушедшего из жизни, художник Заур Алиев, зная об этой привязанности отца, посвятил его памяти живописный холст, на котором изобразил кусочек старого Баку с его не очень широкими улицами, далекими от совершенства строениями, одно из которых он однако выделил, начертав на нем: «М.Горького, 46». Это наш почтовый адрес. Адрес дома моего детства, нашего детства, где мы в самые трудные для страны и народа времена, несмотря на нужду, на отсутствие самых необходимых бытовых удобств, были безмерно счастливы. И дарили нам эту возможность чувствовать себя счастливыми наши соседи, люди, всегда словно наполненные добротой и любовью, которыми они щедро делились с теми, кто был рядом.
Дом моего детства… Я буду помнить его, пока живу. Потому что именно там, в доме моего детства, я поняла и усвоила главное - только тот имеет право носить высокое звание - Человек, для кого нет и не может быть чужой беды, кто умеет любить и делать добро.
Эльмира АЛИЕВА
banner

Советуем почитать