Поэзия - зашифрованная жизнь

СОБЕСЕДНИК
Сегодняшний наш собеседник - яркий представитель молодого поколения азербайджанской поэзии - Акшин Эврен. Разговор коснулся многих проблем национальной литературы, в том числе того, как нашей поэзии выйти за привычные рамки шаблонных категорий и обрести своего читателя на всех континентах мира.
- Как по-вашему, что необходимо сделать, дабы вдохнуть больше философичности в нынешнюю поэзию, слишком увязшую в бытовой тематике?
- Я не считаю философское дыхание необходимым для поэзии. Философия существует как особая сфера умственной деятельности, и открывать в ней особое поэтическое отделение ни к чему. Что же касается бытовой тематики, то я не приемлю понятия «бытовая поэзия», для меня существует собственно поэзия. Я не отношу к категории поэзии тексты примитивные, отдающие бытом, в жанре легкой песни, или же двухтысячелетней давности. Такого рода рифмы следует вообще отбрасывать в сторону, это не объект для размышлений или обмена мнениями.
Что же до замены стихов бытового содержания более серьезными, то думаю, здесь нужно проявить радикализм. Нужно, чтобы сайты, газеты и телеканалы перестали популяризировать пошлые вирши. Когда мы с поэтом Саламом Сарваном работали на портале kult.az, он поставил условие не размещать на сайте каждый попавшийся стишок, а отбор поручил мне, положившись на мой литературный вкус. И мы публиковали поступавшие в редакцию стихи только после тщательного отбора.
- Каким же образом вы отделяете зерна от плевел?
- Для меня поэзия - такой текст, который мне по душе, в котором я нахожу какие-то признаки или элементы искусства. То есть решение принимаю, основываясь на собственном вкусе, - как, впрочем, и каждый из нас. Стараюсь по возможности читать зарубежную поэзию, а также эссеистику о поэзии. В результате у меня сформировалось более или менее завершенное представление о критериях поэзии. Просматривая стихотворение, немедленно схватываешь, из чего оно произведено, чем разукрашено, какими фальшивыми пряностями сдобрено.
Что такое истинная поэзия? Я считаю, что поэзия должна быть общечеловеческой. Например, чтобы в Кении девочка, прочтя стихотворение, загрустила от увядшего цветка или разбившегося из-за шалостей ее любимицы обезьянки горшочка, а не испугалась, что мать накажет ее за осколки на полу или рассыпавшуюся по дому землю. Для меня поэзия - быть вот этой самой землей, этим горшочком. Если стихи исходят из посыла «придет мама и накажет меня», то они написаны в бытовом ключе, о котором мы говорили.
- Под литературной консолидацией чаще всего понимают объединение под одной крышей. Через что должны пройти наши литераторы, чтобы объединяться вокруг литературных течений?
- В различные периоды формировались те или иные объединения, литературные союзы. Такое структурирование отражало определенные идейные процессы. Например, наши друзья и коллеги, подумав об одном и том же, решают объединиться, но их с завидным успехом разъединяют. Причем разъединяли настолько основательно, что объединиться вновь становилось невозможно даже формально.
Вообще, самые действенные факторы, привлекающие людей, - успех и трагедия. У нас литераторам уже надоело объединяться и вновь расходиться, они устали друг от друга. Теперь нас объединяет трагедия. Отныне представителей нашей литературы могут объединить только успешные проекты, под которыми имеется солидный финансовый фундамент.
- Бытует мнение, что поэзия у нас недостаточно смела: если прежде стихи вдохновляли на что-то, то теперь, наоборот, внушают апатию. У кого хватит смелости прервать эту тенденцию?
- Сегодня мир основывается на законах политических, а не духовных. В жизни людей, их мышлении главную роль играют политические факторы. Идет третья мировая война: люди гибнут, уходят в небытие без боевых действий, и некоторым из них невдомек, что они давно уже мертвы. Так что распространение тумана пессимизма в искусстве можно считать естественным. Человечество скатилось в пропасть острого духовного кризиса, неопределенность перспектив влечет за собой депрессию. Нужно ли менять эту ситуацию? Конечно, нужно, причем обязательно. Но абсурдно требовать от поэзии повального оптимизма.
- Довольны ли вы своей книгой «Минус без тебя»?
- Доволен, хотя, разумеется, есть некоторые моменты, которые я собираюсь устранить. Книга разошлась быстро и в ближайшее время выйдет второе издание. Хочу заранее сказать, что оно будет очень интересным: сюда войдут новые стихи и материалы, а кое-что из первого издания будет исключено.
По правде говоря, у меня не было цели публиковать книгу. Если сложить книги моих сверстников, то стопка получится выше моего роста. Эту книгу я издал несколько вынужденно, поскольку были читатели, готовые выкроить на ее приобретение деньги из довольно скромного семейного бюджета. Прежде я считал, что надобности в книге нет, поскольку сегодня наши азербайджанцы, живущие в Польше, Швейцарии, Израиле, пишут отзывы о моих стихах - значит, читают их. Я всегда считал, что если произведение хорошее, оно само найдет свою читательскую аудиторию. На дворе XXI век, и поставить преграду слову невозможно.
- В начале 90-х годов в поэзии распространилось такое поветрие, как игра слов. Это наложило заметный отпечаток и на вашу новую книгу, в которой порой имеются парадоксальные рифмы. Насколько это интересно для вас как поэта?
- Должен сказать, что «Минус без тебя» - выражение постмодернистское, оно переводится на любой язык и в этом смысле его нельзя назвать игрой слов. Я считаю так: если слово или выражение переводится на другой язык и при этом не теряет своего смысла, его нельзя считать игрой слов. Высказываются мнения о грубости языка моей книги. Я вообще считаю бессмысленным выпячивать эту тему, особенно в прозе. Мы ведь пишем, будь то поэзия или проза, не для узкого круга друзей или родных. Мы пишем не только для азербайджанцев, но и для англичан, немцев, французов. Бывает, хорошее произведение критикуют за язык, но ведь при переводе на иностранные языки эта эстетика, колорит языка так или иначе исчезают, остается лишь смысл, идея. Именно идейное содержание - главное в произведении.
- Но здесь явное несоответствие той же словесной игре, которая представляет главную проблему при переводе.
- Да, верно. Одно из моих стихотворений написано в 19 лет, и в силу этого я не хотел включать его в книгу. Адресовано оно юношей родителям, в нем проявляются по-детски чистые чувства. Есть вопросы куда более важные, чем само искусство: представьте, какие эмоции охватят родителей, когда они прочтут его. Моей семье эти стихи очень понравились, и это для меня было главным.
В настоящее время меня занимает вопрос не что есть поэзия, а чем она должна быть. В более поздних моих стихах тоже немало новшеств, они мне кажутся более современными. Естественно, все исходит изнутри, года два назад я не мог бы так писать, даже если бы и захотел.
- Как вы относитесь к проблеме антитезы в поэзии? Зачастую она проявляется в элементарной форме: черное - белое, узкое - широкое, ночь - день. Есть ли подобное в ваших стихах?
- Подмечено верно. Это явление присутствует не только у нас, но и во всей мировой литературе. Возможно, антитеза просто выражает противоречия, присущие внутреннему миру человека. В жизни ведь понятия довольно часто меняют свой изначальный смысл. Но отказываться от антитезы нужно, потому что она вышла за рамки просто рифмы и превратилась в статус.
- Сегодня во всех семистишиях внутренняя структура, интонация, рифма практически одинаковы. Все это вместе взятое образует в некотором роде общую поэму современных поэтов. Это присутствует и в вашей книге...
- И это наблюдение весьма меткое. Как-то один из наших молодых друзей написал семистишие, а другой показал его мне и сказал, что это - мое влияние. Я ответил, что семистишия писали и пять, и десять, и пятьдесят лет назад. Все они так или иначе имеют одну интонацию, один настрой. Семистишие в моей книге было написано 6-7 лет назад, с того времени вместе с мышлением изменился и мой подход к поэзии. Эти семистишия достаточно популярны, но я всегда говорил, что не считаю их хорошими стихами. Они написаны под влиянием юношеских эмоций и мечтаний, но при всей своей слабости дороги мне. Не хочется сегодня отчитывать 20-летнего Акшина (смеется).
- Давайте представим такую ситуацию: вас назначили надзирателем камеры, куда заключен Назым Хикмет. Что бы вы сделали?
- Ну, я устроил бы ему «побег из Шоушенка» (смеется). Или стал бы отбывать заключение вместо него. Одно дело - я работаю там надзирателем, в этом случае мы оба погибли, и совсем другое - когда я сижу вместо него, а он живет своей жизнью. Работать в тюрьме надзирателем равносильно двойной отсидке...
- Мир поэзии есть некое единство слова и молчания. Как вы понимаете многоточие в литературе?
- В сущности, каждый наш шаг, поступок, каждый сделанный вывод заканчивается многоточием. В различных областях бытия происходит реинкарнация - вещь продолжает существовать, но уже в другой форме. В литературе многоточие означает недоговоренность, и это полуслово продолжается.
- Пушкин в свое время в письме другу писал, что не стоит обо всем говорить открыто, пусть тайна притягивает. Есть ли у вас тайна, которую вы не доверяете стиху, скрываете от читателя?
- Конечно. Я вообще своей правдой ни с кем не делюсь, а жизнь свою рассматриваю как некий черный ящик. Правда, в стихах проявляются какие-то переживания, мечты, счастье и беды, но все это - в закодированной форме. Вообще, поэзия - в некотором роде зашифрованная жизнь. Прятать, прятаться - это инстинкт, который происходит машинально, на уровне подсознания. По мере того, как переживания теряют остроту, поэзия прячется в свою скорлупу.
В поэзии следует исходить из чувств. Если ты настроен на раздражение, то написанное получится в негативном контексте. Например, роман, написанный сразу после войны, вполне закономерно проникнут агрессией. Положим, я участвовал в этой войне и у меня на глазах заживо сгорели двадцать моих товарищей. Естественно, пока рана свежа, я не смогу описать это. Но ведь прошло более 20 лет, однако заметного литературного произведения на военную тему у нас все еще нет. Думаю, причина в том, что мы не смогли пропустить эту боль через себя как представители человечества, а страдаем лишь как граждане...
- Боль - явление физиологическое и психологическое. Художественное описание боли обрекает ее на бессмертие. Как вы относитесь к мужской и женской боли?
- Не думаю, что боль имеет пол. Не думаю, чтобы боль делила людей по каким-либо признакам. И мужчина, и женщина одинаково горюют по схожей причине; разница лишь в том, что у мужчины боль единолична, а у женщины - на несколько человек. Мужчина горюет о самой трагедии, а женщина - и о трагедии, и о том, что она стряслась именно с ней. У женщины горе на коленях, у мужчины - в мозгу. Важен также центр, откуда исходит боль. Если ты жаждешь услышать голос дорогого тебе человека, то боль исходит из уха, если хочешь ощутить его запах - из носа, а если нуждаешься в его присутствии, то болью охвачен весь твой внутренний мир.
- В ваших лирических стихах заметна склонность к простым толкованиям, без погружения в глубинные пласты любви. В одном из них говорится о шарфе, от которого шея зябнет…
- Я вообще никогда не думал о том, чтобы погружаться в какую-то философскую стихию. Мы пишем стихи не только для философов и ученых, но и для простых смертных. Если в каком-то моем стихотворении присутствует философский подтекст, то это произошло неосознанно, под диктовку чувств. Что касается упомянутого вами стихотворения, то там речь идет о зябкости не в прямом, а переносном смысле, когда человеку холодно от одиночества. В данном случае допускается, что от прикосновения купленного кем-то шарфа дрожишь от холода - не погодного, а внутреннего, от душевной боли.
- Как вы относитесь к литературному поколению, представителем которого являетесь?
- Современную азербайджанскую поэзию можно без колебаний предложить зарубежному читателю. Подавляющее большинство поэтов прошлого века писали стихи до смешного аляповатые, но тем не менее, их книги все еще издаются, причем не только у нас, но и за границей. Нужно понять, что зарубежному читателю неинтересно воспевание наших холмов, куропаток, глухарей и прочих представителей орнитологического царства. Считаю, что современная поэзия катком пройдется по своим предшественникам.
- Тема детства красной нитью проходит через ваше творчество. Были ли в вашем детстве травмы, или от него остались лишь приятные воспоминания?
- Вначале давайте уточним, что есть детство. Это - прошлое, а оно притягательно для каждого из нас, потому что минувшие несчастья уже не принесут вреда и теперь представляются нам преодоленными трудностями. Ощущение безопасности прошлого выражает фраза: «Как хорошо, что все уже в прошлом». Это в некотором роде предмет утешения. С другой стороны, у меня лично развито сильнейшее желание вернуться в детство, ибо оно было ярким и беззаботным. Это была, если хотите, жизнь на другой планете. Я люблю смотреть мультфильмы, кинофильмы, футбольные матчи, которые видел в детстве. Иногда принимаюсь искать в продаже рубашки моего детства, только большего размера. Все это - проявления внутреннего стремления к детству.
- Перефразируя одно из ваших стихотворений, хочу задать такой вопрос: что доставило бы вам большую боль - если бы ваш отец оставил на войне самого себя или если бы он вернулся домой без пальцев?
- Чтобы ответить, нужно прожить, пережить это. Процесс единения с людьми зависит от событий, совместно пережитых в повседневной жизни, а кровные узы в этом отношении имеют второстепенное значение. Если бы я пережил такое, то во мне сформировался бы образ безотцовщины. Он был ранен на фронте, поэтому у меня в мозгу засело это отсутствие пальцев. Всякий раз, видя человека без пальцев, вспоминаю отца.
- В другом вашем стихотворении есть фраза «на пять секунд больше» - что она означает в широком смысле?
- В стихотворении с таким заголовком тема не ограничивается любовью. Здесь выражается взгляд на отношение человека ко времени. Мне кажется, время - в той же мере категория чувств, что и любовь. Пять секунд порой играют в нашей жизни решающую роль. Однажды секунда спасла меня от случайной пули. Для меня налить в стакан кипяченой воды и выпить чай - событие грандиозное. Посмотрите, какие моменты присутствуют в этом самом обыденном действии: встаешь на ноги, видишь, передвигаешься, пользуешься руками, пьешь воду, - а сколько людей на свете обделены этим…
- В ваших стихах можно найти немало сведений по истории, географии, физике: воздух с кислородом окутывает Чернобыль; дети прячут атомы в Марианской впадине, закрывают змеем озоновую дыру... Не кажется ли вам, что сухие факты вредят искренности стихотворения, его чисто литературным качествам?
- Свои познания в различных дисциплинах я продемонстрировал на проведенном ГКПС в 2008 году приемном экзамене (смеется). Для кого-то это могут быть научные данные, а для меня - проблемы, злободневные для всего человечества. В упомянутых вами строфах присутствуют атомное оружие, озоновая дыра и Марианская впадина как олицетворение бездонной пропасти, в которую все мы катимся.
Можно ли к такой глобальной проблеме, как сбрасывание атомной бомбы на Хиросиму, подходить с точки зрения исторической дисциплины? Ведь в результате бомбардировки погибли тысячи людей, миллионы остались без крыши над головой, без семьи, родились неполноценными. Или же как можно проблему образования озоновой дыры низвести до уровня обычного урока географии?
Давайте не будем рассматривать проблемы глобального порядка на уровне предметов школьной программы. Озоновая дыра, атомное оружие и прочее - темы, привлекающие пристальное внимание во всем мире, на эти сюжеты снимают фильмы, пишут книги. Пора и нашей поэзии выйти за привычные рамки шаблонных категорий: дождь, ветер, тоска, объятия, слезы, бог, - и она за них непременно выйдет. Мы будем писать стихи серьезные, которые найдут читателей на всех континентах мира.
Беседовали
Фарид ГУСЕЙН,
Джахан СЕЙИДЗАДЕ,
Айсу КЕРИМОВА