• четверг, 28 Марта, 18:05
  • Baku Баку 13°C

Завтрашний день критики

02 июля 2017 | 10:41
Завтрашний день критики

СОБЕСЕДНИК
Джеваншир Юсифли родился в 1958 году в Масаллинском районе Азербайджана. Окончил Институт иностранных языков, в 1988-м поступил в аспирантуру Института литературы АН Азербайджана. В 1993-1994 гг. работал переводчиком в гуманитарной организации «Врачи без границ», в 1996-м работал в журнале Cahan. В 2000-2008 гг. получал президентскую стипендию. Доктор философии по филологии. Автор ряда книг, в т.ч. «Секреты художественного текста», «Формула жизни в литературе», «Али Керим как этап в азербайджанской поэзии», принадлежит к числу азербайджанских литературных критиков, имеющих собственный почерк. Мы пригласили Дж.Юсифли в редакцию и побеседовали с ним об основных проблемах азербайджанской критики и в целом современного литературного процесса.
- Бытует мнение, что в литературной критике утеряны критерии. Что, на ваш взгляд, вообще есть критерий в литературной критике?
- Вопрос на первый взгляд простой, а на поверку достаточно сложный. Каждый пишущий отвечает на него своим творчеством. Бывает ведь, что ты не следуешь или не можешь следовать тем принципам, о которых заранее заявил. Возникает противоречие. Иногда мы говорим: литература - это нечто перевешивающее мир и ту реальность, которая внутри нас, то есть в основе ее это присутствует. А иначе невозможно проникнуть в любые реалии до конца, до дна, придется заниматься тем, что лежит на поверхности. Когда не получается задуманное, приходится ходить окольными путями…
Один из исследователей филологического романа задается вопросом: кто значимее с точки зрения истории - Фурье или Флобер? В творчестве Фурье практически не ощущается влияние сложного времени, в которое он жил. В отличие от него Флобер посвятил событиям 1848 года несколько романов и рассказов. Тем не менее, Фурье более значим, поскольку течение истории отражается в его творчестве косвенно, он одновременно и историчен, и современен. Сквозь глубинные пласты его творчества проходят сложные и неоднозначные события, создающие новую парадигму. Таким образом, то, что не видно в литературном тексте, может сфокусироваться на других важных реалиях. То есть ты не можешь заявить открыто о своем намерении.
Первая задача критика состоит в том, чтобы глубоко прочувствовать и передать тенденцию развития литературного процесса. Для историка литературы очень важны факты, последовательность, но если он не постиг философию истории литературы, то каждый литературовед начнет писать свою историю литературы, как это и происходит у нас. Иными словами, когда не осознается фактор, о котором идет речь, развитие вширь подменяет все мечты.
Как-то на одном собрании один очень уважаемый ученый, специалист по точным наукам, задал неожиданный вопрос: почему у нас нет Бахтина? Мы на миг растерялись, а потом стали искать и убедились, что действительно нет… Или же теперь вот причитают, мол, почему нет у нас Толстого, Чехова. Давайте же проявим терпение и пристально посмотрим на того, кто задает такой вопрос, и скажем: зато у нас есть ты! И никакого сарказма в этом не будет - такова реальная ситуация. Посмотрите, сколько воды утекло с тех пор, сколько многообещающих филологов деградировало и превратилось, по сути, в орудие анти-литературы.
Может статься, что тысячи людей будут требовать от тебя написать что-то, но ты не станешь этого делать и в итоге достигнешь еще большего успеха. При подходе с позиции фактов от человека требуется однозначная оценка - хорошо или плохо? При этом кто-то сочтет тебя объективным, а кто-то объявит несправедливым. Пусть. Всегда есть возможность смолчать. Может быть, есть смысл перенести момент оценки на задний план.
Положим, есть реалии, о которых мы пишем, и эти реалии в чем-то проявляются. Есть критики, которые перечисляют факты по порядку, ничего не пропуская, стараются донести до читателя все, что знают. А есть поэты и писатели, которые останавливают мгновение. При этом история предстает не в виде летописи, а фрагментарно. Если не совладать со временем, с реальностью, то порой в таких фрагментах, во внешней беспорядочности скрывается больше логики, которую критик или литературовед может глубоко прочувствовать и передать.
- Но ведь мы любим те или иные литературные произведения вовсе не потому, что о них пишут критики…
- Писать о писателях - вопрос времени. Очень многие со временем теряются в потоке написанного. Если обратиться к литературным фактам, то, скажем, в XVIII веке основная литературная фигура - Молла Панах Вагиф, о нем больше всего пишет азербайджанское литературоведение. Но значит ли это, что в XVIII веке больше писать не о ком? Важно и то, кто и как появился в ходе литературного процесса. Насколько важны и ценны критические материалы, написанные с 30-х годов прошлого века до наших дней? Или же какие литературные произведения того времени вы перечитываете вновь и вновь? И потом, у нас иногда возникает такой непомерный интерес к одной какой-либо теме, что тема как таковая растворяется, а из книг лепят памятник…
Представьте себе такой памятник, воздвигнутый и вскоре же рухнувший. Таким образом автор отрывается от своего времени, от своей эпохи, от литературного процесса, становится чем-то обособленным, хотя ни малейшей необходимости в этом нет. Тут процесс двойственный. Например, Мирза Фатали Ахундзаде писал и анализировал не только свое время, но и предыдущую и последующую эпохи, раскрывал некоторые моменты. Крупное литературное, философское, общественное событие оказывает влияние и на прошлое, и на будущее. Теперь Ахундзаде - объект широких исследований, в том числе и в Германии. Некоторые известные кавказоведы выявили такие обстоятельства, о которых наши специалисты, возможно, и не знают.
У меня был товарищ по аспирантуре по фамилии Гольдштейн, его статья об известном произведении Ахундзаде «Письма Кямал-уд-Довле» вышла в журнале «Вопросы литературы». Позже Гольдштейн эмигрировал в Израиль и стал известным писателем, удостоен престижных литературных премий. Но его деятельность не пересекается с работой других исследователей, вот в чем проблема.
Иногда смотришь - появился исследователь, способный стоять вровень с литературными произведениями и их авторами. Недавно я прочел интервью поэта Мусы Ягуба, который замечает, что хороший материал - половина автора, а перевод произведения равноценен авторству. А это такая честь, для обретения которой нужна целая жизнь.
- Каково будет отношение к литературной критике в дальнейшем, если сопоставить с нынешним литературным процессом?
- Странный вопрос... Есть такое наблюдение: читая классическую литературу, ловишь себя на том, что находишься внутри некоего смыслового механизма, который вырабатывает все новые смыслы, и начинает казаться, что ты автор произведения - на первый взгляд. Перед тобой всегда открывается мир, в который стремишься вступить, которого хочешь достичь. Эти произведения заново знакомят тебя с миром и в то же время отчуждают от него, такое приближение прошлого во времени вызывает у человека глубокую депрессию. Начинаешь видеть мир сквозь призму многослойных метафор, эпитетов, разного рода глобальных вопросов, а это создает внутреннюю конфронтацию с современной действительностью, да и вообще с миром. А обернувшись назад, чувствуешь, что эти первоначальные смысловые нагрузки исчезают.
Современные произведения, может быть, создаются как раз для того, чтобы избавиться от этих смыслов. Налицо процесс не столько создания смыслов, сколько смыслового эффекта. У нас понимание стихотворения не лишено какой-то пародийности. Одно дело - литературное влияние, и совсем другое - когда целые группы пишут, подражая кому-то одному. Ты ищешь этого одного и не находишь. Бывает, чувствуешь что-то, но не можешь передать это словами...
В стихотворении важно слышать голос, распознавать «я» автора, как в спектакле - голоса из-за кулис. Когда читаешь настоящее стихотворение, оказываешься во власти такого чувства. Когда слушаешь чью-то речь, чувствуешь, как что-то предстает перед тобой в осязаемой форме. Об этом знают те, кто слушает собственную речь. Так же возникают ритм и образы в художественном тексте. Когда же ритм сбивается, а образы тусклы, то картинка не складывается, подобно тому как иногда происходит на телеэкране.
Теперь появились социальные сети, у них свои поэты и даже критики. Глядишь, критик размещает у себя не страничке стихи кого-то из современных поэтов, расхваливая их на все лады. Кто-то из критиков писал: в силу таких-то и таких-то качеств становится ясно, что автор сел за письменный стол не случайно. То есть, положим, все видят, что такой-то материал откровенно слабый, но люди изобретают новые критерии и на этой основе сочиняют поэмы. В результате и возникают комичные ситуации. Сознательно прожить полжизни бессовестно, убаюкивая себя благими намерениями остаток жизни придерживаться велений совести, - не что иное, как лицемерие.
- В ваших материалах много цитат из литературного критика Ролана Барта. Что вас привлекает в нем?
- Не только из Ролана Барта, но и других серьезных филологов. В литературной критике у каждого свое место. Я познакомился с Бартом в 80-е годы, учась в институте. Его трудно понять - и на его родном языке, и по-русски. Каждое произведение имеет свой особенный язык и в каждом стихотворении присутствуют другие языки. А критика есть некий метаязык по отношению к текстам, которым она посвящается.
Первой из Барта я перевел статью «Что такое критика», которая была опубликована в журнале «Улдуз». Я переводил многие его работы, еще со студенческих лет. Это не только критик и литературовед, но и философ. Одно из его фундаментальных произведений - «Нулевая степень письма», издано в 1959 году. Есть также «Власть», «Смерть автора» и другие. Такого рода работы я перевожу потому, что исследования порой приносят не меньшее удовольствие, нежели художественные произведения. Читая их, ищешь точки соприкосновения с художественными текстами.
Вы спросили, каков завтрашний день критики... Здесь нет места мстительности, подобные проявления уносятся потоком времени. Есть простор для нормального мышления. Бывает, эксплуатируешь человека, а потом оказывается, что литературный процесс от этого не выиграл…
- В наше время человек может за два-три месяца обрести репутацию критика. Как вы относитесь к этому?
- Это вопрос сложный. Не в смысле общего процесса, а в смысле его понимания. Я, например, не знаю тех, кто за два-три месяца обрел репутацию критика. В сущности, это не столь уж и хорошо, куда выгоднее за короткий срок прослыть этаким большим писателем. В любом процессе присутствует самоочищение. Порой читатели судят о произведении лучше нас. Они предоставляют куда больше материала для оценки ситуации, нежели некоторые источники. Истинный поэт стремится описывать то, чего не знает. Это получается неосознанно, и по сути своей рациональное и иррациональное в процессе творчества шагают нога в ногу. Что-то смотрится ясно, а что-то скрывается в кромешной тьме. В критических статьях должны чувствоваться язык и композиция.
У азербайджанского поэта Саиба Тебризи есть стихотворение, в котором сказано примерно так: хотел я развеселиться чаркой вина, но не знал, что душа покрылась панцирем… Здесь налицо очень сильное наблюдение. Тот же Ролан Барт писал, что главная задача литературы - затронуть действительность, но как бы мы ни старались, коснуться реального факта невозможно. Истинный поэт это чувствует, знает, что факт можно лишь наблюдать со стороны. Так что критик должен подбирать другие методы, вместо того чтобы многословно рассуждать об идеях.
В свое время Толстой на вопрос, в чем заключается идея «Анны Карениной», заметил: чтобы ответить, я должен написать роман заново. Теперь уже есть произведение, способное дать ответ на этот вопрос. Еще с советских времен у нас периодически пишут книги по истории литературы, но все они неудачные, потому что не принимается во внимание характер, цель литературного процесса. В этих книгах лишь перечисляются факты, но не поясняется, почему эта литература возникла и что она несет нам.
В сущности, какова среда, таково и течение. Мы не можем препятствовать этому процессу. Можно прославиться за три дня и остаться известным 30 лет, но застарелый узелок не развязывается, и это вредит окружающим. Тут уж ничего не исправишь, и выход один - каждый должен заниматься своим делом.
- Нынешние критики критикуют не столько литературу, сколько друг друга…
- Классический пример содержится в статьях Ахундзаде на тему критики. Это самый обычный факт. За эти рамки выходят только те, в ком нет порядочности. В человеке порядочность должна лежать в основе всего остального. Здесь дело не просто в вежливости, но и, скажем, в уважении к мнению собеседника. Люди многословные, в сущности, очень трусливы. Те, кто много читает, предпочитают молчать. Вообще, в наше время количество превалирует над качеством. Когда человек в 15 лет старается выделиться, это нормально, но когда он пытается делать это в 50, это уже смешно. А со стороны и вовсе плачевно.
- В нашей литературе постмодернизм больше развит в теории, нежели на практике. В чем, на ваш взгляд, причина?
- А в чем проявляется эта теория? Вначале были переводы, потом статьи. Немало серьезных материалов опубликовал у нас журнал «Cahan». Причем не только о модернизме, постмодернизме, экспрессионизме, экзистенциализме. Вначале опубликовали статью Лиотара, потом Жака Деррида, Юргена Хабермаса. А потом? Общеизвестно, что при советской власти мы оказались в стороне от важнейших событий мирового литературного процесса. Начиная с 60-х годов в нашей литературе стали проявляться некоторые специфические черты - прежде всего в творчестве Расула Рзы, Али Керима и некоторых других. Затем последовало молчание 70-х, апатия 80-х, пока, наконец, в 90-е общество не увидело, что поезд давно ушел...
Скажем, в произведениях Садая Будаглы заметно влияние Пруста. Большую часть нынешней литературы относят к постмодернизму. Я рассматриваю это с двух точек зрения: тяга к экзотике и непричастность этих произведений к собственно литературе. Недавно я сказал в интервью, что причина безуспешности современных писателей состоит в нежелании писать на темы, душевно им близкие. Они думают: а вдруг им заявят, что это не постмодернизм. В сущности, быть постмодернистом - утопия. Человек пишущий не думает о том, что он создает нечто великое. Одно дело - собственно литературные качества, и совсем другое - слепое копирование принципов постмодернизма, искусственная привязка их к какому-либо произведению. Здесь уже налицо досужие домыслы о постмодернизме, которые теперь ни на чем не основаны. Или же ты как специалист берешь ту или иную деталь и начинаешь ее анализировать. Но если критик заразился синдромом «-измов», он не может нормально работать.
Есть еще один существенный момент. Один филолог как-то заметил: я пишу - это первая ступень языка, я пишу о том, что пишу, - вторая ступень. Бывает также, что хочу что-то написать, но мысль ускользнула, не получилось. Вот этот, последний вариант теперь распространен очень широко. Мы запутались среди разных знаков, чуть ли не под каждым словом открывается бездна, доказывая нашу неспособность что-то писать. Если бы мы научились обходить такие бездны, мир очень изменился бы…
- Поэт - новатор в своих стихах. А критик?
- Отсутствие новшества в любой сфере означает отсутствие развития. Когда человек задался целью создать письменное произведение, то ранее накопленные знания не должны ему мешать. Он должен временно абстрагироваться от всего прежде прочитанного, дабы создать нечто оригинальное.
- Как правило, характер литературной среды зависит от поэзии и беллетристики. А у нас ждут, чтобы его сформировала литературная критика...
- Этот вопрос зависит больше от современного литературного процесса. Сегодня литературная критика плетется в хвосте поэзии, а писатели - в хвосте литкритиков. Получается замкнутый круг. Такое положение вызывает нежелательные тенденции. Лично я не жду формирования здоровой атмосферы, поскольку признаков этого нет. Я полагаю, что основу литературной среды составляют поэзия и беллетристика не потому, что отсутствует взаимопонимание между этими произведениями и теми, кто пишет о них. Просто в наше время все оказалось в зависимости от критики. Когда спрашивают, от чего зависит сама критика, не знаешь, что ответить. Это все равно что кто-то написал комедию, которая принята к постановке в Аздраме, а на главную роль заранее назначен, скажем, Яшар Нури или Сиявуш Аслан. У нас есть произведения, которые адресованы лишь определенному кругу критиков. Я проводил исследования в области комедийного творчества, но эти данные, увы, устарели.
- Когда читаешь стихи, написанные лет двадцать назад, то вначале идет своего рода подготовка, и только ближе к концу становится ясен глубинный смысл. А нынешние - начинаются со смысла. Каково ваше мнение об этом?
- Во всех без исключения стихах должна идти борьба смыслов, которая начинается тут же и всерьез, а не откуда-то издалека. Лишь при этом условии стихотворение можно назвать удачным. Автор занят тем, что ловит доносящиеся «из-за кадра» звуки. Что касается смысла, который раскрывается ближе к концу, то тут сложно судить конкретно. Может, это и не смысл вовсе…
- Сегодня больше вызывают интерес стихотворения, сопровождаемые антитезами. И поэты соответственно стараются писать в таком стиле.
- Это уже не поэзия, а система образов социальных сетей. Если взять тему того или иного текста и изучить ее в других произведениях, то станет ясно, у какого поэта лучшие работы остались в тени. Когда же углубляешься в недра процесса, уже не так интересно, кто пишет лучше, а кто хуже. Поэзия начинается с отказа от сказанного, от выученного за многие годы - нужно отказаться, дабы создать нечто новое. С помощью антитезы тоже может что-то родиться, нужно только отринуть стандарты, трафареты. Нужно досконально изучить стиль, который тебе не по вкусу, пойти до дна и вернуться назад. Но у нас этого нет. Человек, не знающий Джалила Мамедгулузаде, читает лекции о Джойсе. С другой стороны, проблемы, которые мы нередко выносим на первый план как судьбоносные, со временем предстают мелкими - получается, что мы занимались не тем и не так...
Фарид ГУСЕЙН,
Джахан СЕЙИДЗАДЕ
banner

Советуем почитать