С ним я потеряла душу…

СОБЕСЕДНИК
Побеседовать с Ясминой Михайлович, супругой всемирно известного сербского писателя и поэта Милорада Павича, чей роман «Каспийский словарь» переведен на 36 языков, я мечтал больше всего, отправляясь на 53-ю Белградскую встречу писателей мира.
Повестка дня очередной встречи была насыщенной - здесь и «круглые столы», и презентации книг, и различные семинары. Закончилось все поздней ночью, когда стучать в чью-то дверь уже не очень-то прилично. Но бывают моменты, когда правила повседневной этики отходят на задний план, уступая соображениям высшего порядка, и тогда никто не упрекнет за отход от формальных норм приличия. Я благодарен всем, кто организовал мое интервью с Ясминой Михайлович. Когда сообщил, что я из Азербайджана, она назначила время на шесть вечера.
Увидев напротив здания, где она живет, бюст Милорада Павича и мемориальную доску, я почувствовал себя так, словно встретил кого-то очень близкого. И без колебаний нажал в холле кнопку с надписью «Павич»…
Ясмина Михайлович встретила меня радушно. На ее вопрос, красный чай или зеленый буду пить, я ответил, что черный. Выходя из комнаты, она призвала меня чувствовать себя совершенно непринужденно и разрешила снимать сколько угодно. Я читал, что у Павича дома три письменных стола: один из них принадлежит его супруге, второй хранят как память о трудных временах, за третьим писатель работает.
Заметив на письменном столе Павича спецвыпуск азербайджанского журнала «Китабчи», посвященный сербской литературе, я немало удивился и даже заподозрил, что хозяйка, извещенная о моем приходе, устроила здесь своего рода «потемкинскую деревню». Только потом я узнал, что тот журнал, на обложке которого помещено фото четы Павичей, уже два года лежит на письменном столе.
Четырехкомнатная квартира Павичей очень уютная. Спальная - маленькая, три стены от пола до потолка заняты книжными стеллажами. В гостиной - письменный стол и личные вещи писателя, отдельный шкаф, где собраны его книги, изданные на иностранных языках. В другой комнате - два других письменных стола: один - Павича, другой - его супруги. Кажется, что здесь только что кто-то работал и вышел на минутку. Вообще в доме вся обстановка выглядит так, словно хозяин жив, личные вещи писателя рассматриваются не как некая реликвия, а как предметы повседневной необходимости. Взглянув на ковер на полу, я по орнаменту и стилистике узнал наш, губинский. Хозяйка перехватила мой взгляд и с улыбкой заметила, что им подарили его в Баку. И тут же с чувством рассказала о поездке и о добром отношении к ним со стороны азербайджанского руководства, даже назвала Азербайджан своей второй родиной.
Признаться, в Баку я не был уверен, состоится ли это интервью, но на всякий случай подготовился, составил вопросы, которые заняли несколько страничек моего блокнота, - ручка, которой я писал, была слишком велика. После трех-четырех вопросов хозяйка заглянула в блокнот и полушутя спросила: неужели я собираюсь задать их все сегодня? Мы посмеялись, и я солгал, что не все записанные вопросы относятся к нашей беседе. Когда же беседа вошла в русло, я незаметно заглядывал в блокнот и задавал заготовленные вопросы. Так незаметно пролетело полтора часа.
- Милорад Павич - всемирно известный писатель, но он также автор хороших стихов. Почему он не прославился как поэт?
- Понятие «великий поэт» было в моде главным образом до середины XX века, а потом основным жанром в литературе стал роман. И Павич стал писать небольшие рассказы, но созданное им в тот период никого не интересовало. Начиная работу над «Каспийским словарем», он думал, что и эту вещь не будут читать, но именно она принесла ему успех. Павич в душе был поэтом; в сущности, он был одновременно и ученым, и поэтом. Он оставался поэтом и работая над рассказами, романами. Милорад Павич был в некотором смысле пиратом среди своих произведений, незаметно делал свое дело, его сокровенная лирика выливалась в романы и рассказы.
- Вы тоже писательница, и были известны у себя в стране еще до того как вышли замуж за Павича. Обычно в литературных семьях второй супруг так и остается в тени первого и не обретает литературной славы. А как у вас - не заслонила ли слава Милорада Павича ваше творчество?
- Нет, потому что мы не соревновались. Наши отношения не следует рассматривать как обычные взаимоотношения мужчины и женщины - мы были единым целым, дополняли друг друга. Но я, как супруга, хотела быть сильной, и это нормально. Я была музой, вдохновлявшей Милорада Павича, и он, будучи писателем, тоже вдохновлял меня. Отношения между нами представляли собой некую интеллектуальную игру в любовь.
- Я прочел ваши воспоминания о Милораде Павиче. В воспоминаниях жен писателей и поэтов я обратил внимание на одну деталь: они описывают только счастливые дни и моменты совместной жизни, изображают супруга человеком, подарившим счастье. Думаю, это не позволяет им отразить истину в своих красках…
- Жить с Павичем было трудно, но при этом очень хорошо и приятно. У нас был своеобразный юмор. Мы как бы слились воедино, различия между нами стерлись. Несмотря на возрастную разницу в 31 год, физически и интеллектуально мы были равны. Я говорю «сейчас», но время течет так быстро… Знаю, сейчас он хотел бы, чтобы я сказала: мой муж был всемирно известным и очень хорошим семьянином, но я знаю также, что он добавил бы при этом, и мне становится смешно (смеется)…
- Из вашей книги «На берегах Каспия» чувствуется, что вы буквально влюблены в Баку…
- Мое знакомство с послом Азербайджана в Сербии Эльдаром Гасановым состоялось благодаря счастливой случайности. Потом я побывала в Азербайджане, и это стало сюрпризом для Павича. Мы не знали, что Каспийское море называется «Хазар» и расположено в Азербайджане. В Баку я чувствовала себя совершенно как дома. Это не связано только с Каспийским морем, нефтью и газом, здесь и традиции, и обычаи, природа, любовь к горам - до сих пор не могу забыть эти дивные пейзажи.
Я познакомилась с каспийским пейзажем после смерти Павича. Конечно, все это было всегда, Каспий, Кавказ существуют испокон веков. Я ездила в Азербайджан и за себя, и за него, там я была и Павичем тоже. Правительство Азербайджана воздвигло в центре Белграда памятник Павичу. Налажены и продолжают развиваться активные культурные связи. После кончины супруга я не знала, что и как будет, его смерть сразила меня, но установку его памятника я восприняла как своего рода дар небес.
- Когда умирают обычные люди, зависть к ним исчезает. Но зависть к людям известным продолжает бурлить и после их смерти. Ощущали ли вы подобное отношение к Павичу после его кончины?
- Да, ему продолжают завидовать, в той или иной форме. Но только в Сербии. В первые годы я не могла понять этой зависти, не понимала, почему эти люди так не любят Павича. Я имею в виду культурную элиту, а вовсе не читателей. Только потом поняла, что во все времена отношение к гениям в своем отечестве было таково. Теперь я лучше понимаю это и прощаю их. Такое отношение теперь для меня стало привычнее, но раньше мне трудно было допускать подобные мысли.
- Как по-вашему, что лежит в корне такого отношения к нему на родине?
- Это отношение проистекает из обывательского страха. Павич - не такой, как все, а некоторые боятся тех, кто отличается.
- Я вас понял, но, с другой стороны, чему теперь завидовать? Произведения Павича доступны всем, их читают, любят, издают в разных странах мира…
- По сути, это абсурд. Такое отношение существовало ко всем гениям мира. Бездарностей везде много, и средств борьбы с ними нет. Третье тысячелетие, двадцать первый век, в котором мы живем, как бы зомбированы, это - факт.
- А каким, на ваш взгляд, должно было быть отношение к Павичу?
- Теперь я уже не жалуюсь. Книги Павича изданы на сербском. До того они выходили на иностранных языках - албанском, корейском, азербайджанском, а на родном издавались очень мало. Нынешним положением я довольна. Вторая проблема состояла в отсутствии мемориальной доски у входа в дом, где он жил. Потом ее установили напротив дома, но пришлось ждать шесть лет. И установили доску русские - не сербы. Мемориальная доска там, на улице, - копия той, что установлена в Москве. Российский скульптор Потоцкий после шести лет переговоров с сербскими властями изготовил доску и отправил ее белградскому муниципалитету, после чего только ее и установили. Так не должно быть.
- У Павича были значительные произведения и до «Каспийского словаря», но именно он принес ему внезапную славу, всемирную известность. Слава - испытание серьезное, оно способно изменить характер человека. Как отреагировал на славу писатель, большинство произведений которого столкнулось с читательским безразличием?
- Он говорил: слава - такое состояние, когда нужно или поддаться ее влиянию, или вести себя хладнокровно. Павич был очень хладнокровен. Сейчас, после смерти, Милорад Павич более известен в мире, при жизни его произведения не переводились на столько языков. Для меня это очень существенный момент. Я делаю все, что в моих силах, для распространения его произведений по всему миру, и это - моя обязанность, спору нет. Однако это еще и интерес. Павич был не только писателем, но и литературоведом, историком, он был знаком со многими писателями, художниками… Будь Павич жив, он, возможно, поддался бы влиянию славы, утратил хладнокровие…
- При жизни Павича поднялся шум по поводу вручения ему Нобелевской премии, но он быстро улегся. Насколько реально было для самого Павича в то время получение Нобелевской премии?
- Этот вопрос связан с политической ситуацией. Стояли вопросы, связанные с войной. Нобелевская премия присуждается ведь и с учетом отношения к народу в целом, и в тот период ожидать ее присуждения Павичу не приходилось. Но сам он хотел получить эту премию, знал, что его произведения - самой высокой пробы. Павич не был политическим писателем. Его позиция и политическая обстановка на Балканах делали невозможным присуждение Нобелевской премии в те годы.
- Есть произведения, которые вы с Павичем написали вместе. Каковы его творческие принципы в них - в чем он с вами соглашался, а в чем - нет?
- Мы написали вместе две книги. Их нельзя назвать соавторскими произведениями в полном смысле слова, поскольку там едины только темы, а стиль изложения совершенно разный. Во время работы мы сидели в разных комнатах, потому что его энергетика была слишком велика. Быть писателем - значит быть одиноким, писательство начинается с одиночества. Мы читали написанное друг другом, но писали в одиночестве. Мы руководствовались одной темой, общими эмоциями, а стиль был различен. Я хотела стать писателем, чтобы видеть будущее, Павич же был историком и хотел видеть прошлое. Это вещи достаточно разные. С позиции творчества мы были два одиноких человека, живущие под одной крышей.
- С чем связан тот факт, что эпиграфы ряда ваших произведений позаимствованы из произведений Павича?
- Я все еще люблю этого писателя. Что же еще может быть…
- В ваших воспоминаниях сказано, что вы побаивались славы Павича. Что это - обычная женская ревность или была другая причина?
- За этим страхом крылся весьма глубокий смысл, который я никому не могла объяснить. Да, я сильная женщина, но я и ревнива. Я любила моего супруга - и как мужа, и как писателя, и как возлюбленного, и как отца моего ребенка. Все это различные типы любви, объяснить очень сложно, словами не передашь. Это - чувство, энергия по ту сторону любви…
- Павич был на 31 год старше вас. Читая ваши воспоминания, нельзя не видеть, насколько болезненна для вас эта потеря. Но с учетом разницы в возрасте можно было ожидать, что он уйдет из жизни гораздо раньше…
- Вместе с Павичем я потеряла свою душу. Не стало половины моего тела, части сердца, части моего существа. Трудно примириться с этими потерями.
- Павич говорил вам, что не стоит слишком убирать в доме, мол, все равно другие нас переживут, нужно о себе позаботиться. Какие вещи больше всего напоминают вам о нем?
- Первое издание «Каспийского словаря» и автограф к нему.
- Это был второй брак для вас обоих. Люди разведенные, особенно если у них есть дети, всегда в той или иной мере живут прошлым. Вы жили воспоминаниями или же соединились, позабыв минувшее?
- Жить прошлым… Это ведь нормально. Если люди вступают в брак, у них рождаются дети, эти отношения, вызванные этим мысли не могут полностью исчезнуть и не исчезают. Вместе с бывшей женой, бывшим мужем, с детьми прожита значительная часть жизни, это была семья. Мы не думали, не собирались окончательно порвать с прежней семьей, вычеркнуть ее из нашей жизни. У нас была новая жизнь, это верно, но у нас была и другая жизнь, связанная с прошлым, и это совершенно нормально.
- Когда вы вышли за Павича, пошли слухи, что вы сделали это ради славы и денег. Как вы оба отнеслись к подобного рода сплетням?
- Мы не реагировали на пересуды, это было бы глупостью, безумием. Наша жизнь, работа, моя нынешняя жизнь всегда были у всех на виду. Мы любили друг друга беззаботно, не думая о других, наша любовь никого не касалась.
- В ваших воспоминаниях вы пишете, что ведете борьбу с «бесами памяти», что забыть Павича не получается...
- Говорят, чтобы забыть человека, нужно время, но я с этим не согласна. Павич у меня в памяти, он в моем сердце, в каждом прожитом дне… Ведь у нас есть дети - книги, которые составляют естественные узы. Написанное им - мост между нами, и этот мост не разрушить. Поэтому забыть Павича для меня невозможно.
- Верите в загробную жизнь?
- Да.
- А представляете себя в ней вместе с Павичем?
- Да, конечно, я представляю нашу с Павичем встречу в потустороннем мире. Этот миг я представляю себе как белую энергию. Мы в том мире будем вместе. Мы будем как бы на одной частоте, как свет, бестелесно, телепатически…
Ф.ГУСЕЙН