Моя первая ложь

Рассказ
- Пришел, дорогой? Что ж так опаздываешь? - Абдул, подцепив на крючок линотипа четырехкилограммовую свинцовую болванку, поздоровался со мной.
- Искал книгу в читальном зале, жаль, только время потерял.
- Ну и как?
- Найти-то нашел, но все нужные мне страницы выдраны.
- Значит, тебя опередили.
Только я хотел сказать, что никогда не порву книгу, как из примыкающей к коридору комнаты раздался голос нашего ответсекретаря Талят муаллима: «Ну, где ты пропал? Иди поешь, работы у нас сегодня много».
Абдул словно полено прицепил вторую свинцовую болванку к крючку и мотнул головой: «Пока пообедаем, свинец расплавится».
Работники нашего цеха, как бы ни были завалены работой, никогда не пропускали обеденный перерыв. Надо сказать, ассортимент всегда был идентичный: копченая колбаса, соленые огурчики, отварные яйца, хлеб и, конечно же, «чекушка». К концу месяца ассортимент становился скуднее, но что бы ни было, соленые огурцы и «чекушка» оставались неизменными.
Когда я только пришел сюда работать, Абдул предупредил меня о том, что подобные собирончики здесь - дело привычное, мол, еще с советских времен так повелось. Тогда обеды здесь были бесплатными, а тем, кто работал в горячих цехах, выдавали бутылку гатыга, чтобы шлаки выводить из организма. Поэтому работники никак не могли избавиться от этой советской привычки: есть еда или ее нет - обеденный перерыв это святое. Дай бог здоровья и буфетчику, хотя он и не выдавал бесплатный гатыг, но до конца месяца для ребят кредит был открыт.
Когда вслед за Абдулом я вошел в небольшую комнатку, не поверил собственным глазам. Чего только не было на длинном узком столе: шекербура, пахлава, халва, крашеные яйца, различные шоколадные конфеты, слоеные пирожки… Одним словом, Талят муаллим придал столу дизайн второй страницы нашей газеты. Он обычно держал ее для официальных и оперативных сообщений, а в правом верхнем углу, как он говорил, должны стоять самые важные новости. А теперь вот это самое важное место стола пустовало - там должна была стоять «чекушка».
У меня кольнуло в груди: «Черт, опять меня пошлют за водкой». Что поделаешь, у молодости свои недостатки… Но нет, когда Талят муаллим наклонился, вынул из-под стола две бутылки «Агдама» и поставил их на самое важное место, я успокоился.
- Это Сашины проделки, сейчас и сам придет, - ответсекретарь не успел договорить, как вошел Саша, которого я называю Сергеем Николаевичем. - Ну как? - спросил он и, взяв шекербуру, целиком отправил ее в рот.
В тот день я встал с утра пораньше, отсидел три скучные двухчасовки в университете, потом в читальном зале… Короче, был страшно голоден и потому набросился на еду.
Обычно обед время от времени прерывался тостом, а Абдул частенько подкалывал Сашу, называя его «дядя Степа-великан». Странно, но сегодня почему-то не было ни тостов, ни шуток. Молча разливали вино в пожелтевшие от чифира граненые стаканы Талят муаллима. Под конец Абдул закурил. Я понял, что это знак того, что пора приступать к чаепитию. Нехотя встав из-за стола, я направился в угол, где пыхтел чайник.
- Вот это другое дело, - сказал Абдул, разворачивая фантик московской конфеты. - Спасибо, Саша, царство всем небесное.
- Спасибо, Саша, да будет им земля пухом, - поддержал его Талят муаллим, поглаживая раскрасневшиеся щеки.
Вначале это мне показалось шуткой - порой невозможно было определить, когда они говорят всерьез, а где шутят. Может, и сегодня та же ситуация, но мне стало интересно, о чем это они.
- О ком речь?
- Обо всех умерших, - поспешил пояснить Абдул, поняв, что сказанное ответсекретарем меня не удовлетворило. - Сегодня же праздник. Вот по этому случаю Саша сходил на Ясамальское кладбище и собрал с могил все сладости. А ты что думал, что все это мы сами приготовили?
Мне стало не по себе, холодный пот выступил на лбу, по телу пробежали мурашки, а плотно сжатые зубы стали громко стучать…
- Слушай, ты случаем не блеванешь? - Талят муаллим поднял на меня покрасневшие глаза. - Абдул, ну зачем ты сказал это при ребенке? Пойди умойся прохладной водой…
Висевшая на цепи болванка медленно таяла, растворяясь в жерле печи. Абдул сел за линотип и начал набирать текст по пожелтевшей бумажке. Еще горячие свинцовые строчки с щелканьем вылетали, ровно укладываясь в газетные колонки. Раньше жар от линотипа жег лицо, дышать было трудно, но потом я привык, и если не учитывать летнего зноя, возле машины было даже уютно, особенно зимой.
Да, я же не сказал, кто я такой и чем занимаюсь. Недавно мне исполнилось девятнадцать, учусь на втором курсе университета, но большую часть своего времени провожу в «горячем» цехе. Сперва беру у Абдула свинцовые отливки строк, еще горячими несу Саше, а он по макету, расчерченному Талятом, верстает страницу и выдает распечатки, которые я бегом несу на шестой этаж главного корпуса, где редактор правит и отправляет обратно в цех, на доработку. В день выхода газеты эту операцию я проделываю как минимум двести раз.
Говорят, наша газета раньше выходила раз в месяц. Потом редактор почему-то решил выпускать ее раз в неделю, еще позже - в неделю два раза. Именно тогда один из моих друзей, который часто ошивался в издательстве, сказал, что нашел для меня работу в одной из газет (где я сейчас и работаю) на полштата. Сперва на подхвате, потом можно и статьи писать. Не раздумывая, я согласился. В библиотеках, куда я ходил, нужных мне книг не было, а в тех, которые я находил, нужные страницы были вырваны. Взамен я познакомился с несколькими девушками, но тоже без особой пользы. Боже, сколько же у человека может быть бесперспективных знакомств! Потому я пришел в газету.
Вот уже шесть месяцев работаю в «горячем» цехе. Но этот день для меня особенно дорог. Сегодня в газете выйдет моя статья. Я радовался, как ребенок! Нет, не потому, что получу гонорар, а потому что публикация - первая. Не знаю, приходилось ли вам пережить подобное, но все первое особенно дорого: первый курс, первая любовь… Мое же «первое» было вот таким: первая статья.
- Когда была опубликована моя первая статья, у меня вдруг разболелся живот, - с улыбкой сказал мне главный редактор. - Наверное, нервы… В советское время таких пацанов, как ты, близко не подпускали к издательству. Но теперь… видишь, статья твоя публикуется. Что купишь на первый гонорар?
- «Чекушку».
- Что? - удивился главред. - Этому тебя в цехе научили? Алкаши проклятые, сукины дети. Мой тебе совет: купи на гонорар шоколадку, чтобы и остальные гонорары были сладкими. Понял? А теперь забирай правку и давай быстренько в цех.
Это был сто семьдесят восьмой мой поход в цех с шестого этажа. Устал неимоверно, но не подавал виду, ибо надо было еще двадцать два раза пробежаться туда и обратно. Талят муаллим, глянув на правку, воскликнул:
- Вот конторская крыса, опять все исчеркал.
Наш ответсекретарь, хоть и уважал главного редактора, но за глаза называл его крысой. Работники горячего цеха вообще почему-то не любили главных редакторов, а когда на страницах было много правки, в их адрес неслись многоэтажные нелицеприятные эпитеты. Но Талят ограничивался лишь тем, что называл его крысой.
- Талят муаллим, когда вышла ваша первая статья, у вас тоже скрутило живот?
Талят сперва растерялся, потом посмотрел на Абдула, хлопнул в ладоши, открыл рот… и тут раздался хохот Саши.
Мне стало неловко. «Ну когда же я повзрослею?» - подумалось мне. Отсмеявшись, Талят сказал:
- Сынок, человек пишет статью, думая головой, - при чем тут живот? Не помню, как я ощущал себя после первой стать… наверное, сердце громко стучало. А у тебя что, живот крутит?
- У меня нет, просто редактор сказал, что с ним это было.
- Слушай, каков тираж нашей газеты? - спросил Абдул.
- Пять тысяч двести пятьдесят четыре.
- Э-э, я не о том, что написано в газете, - реально сколько?
- Чуть меньше двух тысяч.
- Вот спасибо. Так вот, когда в каждом номере выходит статья нашего умника редактора, не знаю, как у него, но у двух тысяч читателей точно крутит животы.
По цеху прокатился такой раскат хохота, что перекрыл грохот линотипов.
- Здорово, Абдул, браво! – Талят, все еще смеясь, смахнул выступившие слезы и приступил к правке.
Я взял две четырехкилограммовые болванки свинца, подвесил их на крюки линотипа и, чтобы не обжечься, тряпкой подхватил готовые строчки и понес их Саше. Как я ни старался держаться подальше, рукава рубашки все равно были вымазаны черной краской, а на сей раз я испачкал еще и руки. Но это было не страшно, потому что я принес свинцовые строчки моей первой статьи, они скоро пойдут в печатный цех, потом перейдут на бумагу - словом, превратятся в газету, которая с раннего утра попадет в руки к читателю. Если бы не занятия, я бы весь этот процесс проследил от и до. А с раннего утра попросил бы распространителей отдать газеты в самые лучшие, ходовые киоски… Думая об этом, я мечтал, чтобы побыстрее настал завтрашний день.
- Я что-то не обратил внимания, о чем ты там написал? - ткнув шилом в мою статью, спросил Саша.
- О воде, Сергей Николаевич.
- Правильно, молодец, уже десять дней у нас воды нет, мои дети во дворах возле базара у кранов стоят с ведрами в очереди за водой. Нет, ты представляешь: в наш век ведрами воду таскать!
- Нет, я написал, что с водой все в порядке, что в нашем городе с этим проблем нет.
- Ты что, написал неправду?
- Слушай, что ты пристал к пацану? Ему что сказали, то он и написал. Если у вас нет воды, это не значит, что ее нет нигде. - Абдул, не отрываясь от клавиатуры линотипа, поддержал меня. - А ты не переживай. Главное не в том, правда это или нет, главное, чтобы ты сам верил в то, о чем пишешь.
Было уже далеко за полночь, я сто девяносто восьмой раз спускался с шестого этажа в цех. Осталось спуститься всего два раза. Еще два раза принести правку, и все закончится. И буду ждать утра…
- Талят муаллим, а нельзя мою статью чуть повыше разместить?
- Например, где?
- Ну, например, на «чердаке» пятой полосы.
- Ты знаешь, статьи нельзя размещать где попало. У каждой свое место. Например, то место, которое ты указал, предназначено для платных статей, оно на виду. А твою статью я разместил в «подвале» шестой полосы. Это тоже неплохо, кому надо - тот прочтет. И потом, ты ведь понимаешь, что такое публиковаться в твоем возрасте? Будешь хвастаться в университете. Ваши престарелые профессора из кожи вон лезут, чтобы печататься в нашей газете…
- Да, главный редактор тоже так сказал. Говорит, в советское время таких пацанов, как я, к издательству близко не подпускали.
- И ты ему поверил. В советское время как раз таких, как ты, подпускали, но их не пускали в горячие цеха… А твой редактор с цыганским лицом тогда ошивался вокруг линотипа, вместе с нами раздавливал «чекушку», теперь вот стал гавкать…
- Есть хорошая поговорка: «Когда лев стареет, нападают муравьи», - это уже была реплика Саши.
Подхватив последнюю правку, на подгибающихся от усталости ногах, я поплелся на шестой этаж.
Когда вышел из издательства, был третий час ночи. Я устал как собака, хотя и не признавался в этом даже себе. Кстати, о собаках. Если по пути в общежитие мне встретятся бродячие псы, у меня не будет сил не только убежать, но и даже поднять камень с земли. Они, как правило, неожиданно выскакивали из-за кладбищенской ограды, и единственное спасение - бежать. На этот раз все было на удивление спокойно, но я на всякий случай все же подобрал пару камешков и, озираясь, побрел к общежитию. Сперва я удивился, что собак нет, но потом, вспомнив Сергея Николаевича, понял: наверняка он не полностью обчистил могилы, и собакам есть чем полакомиться. Они сейчас пируют, а нападение на меня оставили до следующего раза…
А вот и наше общежитие. Я живу на девятом этаже в восемьдесят девятой комнате. Мобилизовав последние силы, хватаясь за перила, я стал подниматься наверх. На самом деле это был не подъем, а движение по-пластунски. Чтобы никого не побеспокоить, тихонько отворил дверь и уже собирался незаметно пробраться к постели, как услышал голос соседа по комнате:
- Что за вид у тебя? - прекрасно зная, где я работаю, он, тем не менее, каждый раз задавал этот вопрос. - Вышла?
- Что?
- Статья.
- Да. Завтра газета будет в киосках.
- Ладно, давай я тебе полью, вымой руки - чумазый, как трубочист, бедолага.
- Рукава рубашки тоже грязные, хочу ее постирать.
- Ты о чем, воды нет! Мы ведрами носили аж от Ясамальского базара! Два ведра с трудом подняли на девятый этаж. Только для чая да руки помыть. В туалет не смей ходить «по большому», воды нет и неизвестно когда будет. А теперь иди спать.
- А ты куда?
- Я во двор, «по большому»…
«Воды нет и неизвестно когда будет…» - слова моего друга словно молоток стучали в голове. Я вертел ею и так и сяк, а молоток все равно стучал. Если завтра прочтут газету, я опозорюсь. Черт с ней, с грязной рубашкой, воды нет даже сполоснуться слегка. Бедные ребята, несколько километров тащили ведра. А я написал, что вода есть везде и всюду, у нас с этим проблем нет. «Ты написал неправду?» - вопрос Сергея Николаевича в цехе потряс меня: первая статья - и такой провал… А что будет дальше? Это моя первая ложь.
«Главное, чтобы ты верил в то, о чем пишешь». Хорошо еще, Абдул поддержал меня. Вспомнив его слова, я немного успокоился, молоток чуть поутих.
Весь в расстроенных чувствах, я забылся тревожным сном. Не дожидаясь звонка будильника, вскочил, стаканом воды сполоснул лицо. Утренний туалет, чистку зубов и расчесывание шевелюры я оставил на потом. Перед занятиями приведу себя в порядок, а сейчас важнее газета, думал я. А тут еще и живот скрутило, в подтверждение слов главного редактора. Видимо, он прав, что первая статья вызывает колики в животе. Короче, словно орел, набрасывающийся на жертву, я бросился к первому же киоску. Но ответ киоскера затарахтел в мозгу, словно линотип Абдула: «Газет нет, все раскупили».
- Как нет, неужели ни одной нашей газеты нет?
- Нету, родной, ни нашей, ни вашей, ни ихней - все раскупили.
Странно, в обычные дни газеты в киосках залеживались аж до вечера. А сегодня с раннего утра уже ни одной. Вдруг подумалось: а может, у меня рука легкая, что раскупили не только нашу, но и другие газеты. Прямо как в былые времена, когда народ по дороге на работу выстраивался в очередь у киосков. Вот бы еще раз увидеть ту очередь…
До занятий оставалось много времени, и я решил пройтись по другим киоскам. Но боль в животе не давала покоя, поэтому я спешно подался в один из парковых туалетов, для «большого» дела. Протянув мелочь пожилому мужчине, о чем-то беседовавшему со сверстниками, я вошел вовнутрь.
…А вот и наша газета. Разорвав на две части, кто-то заботливо повесил ее на ржавый гвоздик. Понятно, для каких целей. Меня словно молнией ударило. Дрожащими руками поворошив газету, нашел свою статью и, аккуратно сложив, спрятал в карман. Молоток, стучавший с ночи, теперь превратился в кувалду, которая рушила все мои надежды. От удивления, что в киосках города, который больше десяти дней сидит без воды, с утра пораньше исчезли газеты, мое лицо раскраснелось, словно от пощечины. На ржавом гвозде висели все еще пахнущие типографской краской полосы наших, ваших, ихних газет. А виноват был я, и здесь, на гвоздике, должна была висеть только моя статья, моя первая ложь…
Вдруг что-то заурчало, зафыркало, и вслед за этим прозвучала фраза: «Слава тебе, господи!».
Когда я вышел на улицу, спрашивать, что случилось, не имело смысла. Старики с просветленными лицами показывали на кран: «Вода пошла!».
Перевод Али САИДОВА