Цирюльник Хаджи Якуб

Бранислав Нушич
Солнце уже садилось. На Байрак мечети водрузили флаг, знаменующий начало Рамазана; пушка на башне возвестила начало ифтара, а муэдзин с минарета огласил вечерний азан. Ночь обещала быть погожей и ясной, а есть ли что прекраснее рамазанской ночи...
Ифтар прошел на славу: мы выпили по стакану студеной воды, выкурили по цигарке и стали размышлять, у кого бы нам скоротать сегодняшний вечер.
Я всегда с большим удовольствием посещал цирюльника Хаджи Якуба. У него красивый дом в саду, здесь же, прямо под рукой родник, из которого можно воды напиться, не вставая с паласа, да к тому же Якуб такой рассказчик, каких свет не видывал. Он много повидал: еще будучи молодым, служил в армии там и сям, то в одном конце страны, то в другом; отправлялся в паломничество, да не раз, а два. Первый раз - за себя, а второй - вместо земляка. Как начнет он сказывать, то все его рассказы, как правило, о временах стародавних: как было на той войне да как на этой; как встречался и общался с царем; как сражался однажды с двадцатью гайдуками; как повстречался однажды со змеиным царем… Так бы и слушал его всю ночь до самого утра.
Бывает, начнет рассказывать о чем-то - рассказывает, рассказывает, да и забудет суть, и начинает фантазировать, да так сочиняет, что слушаешь, затаив дыхание, думая, что читаешь самую увлекательную книгу.
А в эти рамазанские ночи, если хочешь согнать сон или чтобы ночь прошла так, чтобы было угодно Аллаху, то отправляйся прямиком к цирюльнику Хаджи Якубу.
В его саду зацвела липа, ее аромат одурманивает, здесь же журчит родник, а по соседству кто-то играет на кларнете; звезды сияют на небе, словно рассыпавшиеся по ковру драгоценные камни, а ты медленно пускаешь дым из трубки да потягиваешь горький кофе, а Хаджи Якуб своим мягким, обволакивающим голосом рассказывает, воркует-колдует, а ты следуешь за ним, идешь, идешь, не отрывая от него глаз, пока у тебя не погаснет трубка…
- Как-то заснул я в хане (постоялый двор, трактир – Авт.), - начал свою историю Хаджи Якуб, рассказывая о том, как он во второй раз возвращался из паломничества, - а караван и все мои попутчики отправились в путь рано утром. Когда проснулся, хозяин хана мне и говорит: «Они уже в пути, ты поспеши за ними, еще не прошло и полчаса!».
- Как я их догоню, если я дорогу не знаю?
- Значит, так, - говорит хозяин хана, - сразу за кипарисами шагай прямо, никуда не сворачивая!
Послушал я его и пошел, как он мне велел. Час иду, два, три, четыре, а моих попутчиков нет как нет. Так дошел я до места, где дорога раздваивается. И думаю: что же мне дальше делать? Если заплутаю, трудно мне придется: страна неведомая, города чужие, обычаи другие… Что делать, как быть? Поверну-ка направо. Подумал так: если мне суждено потеряться, я и так потеряюсь, и пошел направо. Иду я так еще часа три-четыре, и нет на пути ни одного хана, ни одной живой души, чтобы у кого-то спросить. Вот уже и сумерки наступили, а где я, не ведаю. Решил заночевать прямо у дороги, а утром с Божьей помощью отправиться дальше. Лег я и прислонил голову к камню, а камень тот холодный такой, что с трудом заснул. Сплю я, и будто мне кто-то стал нашептывать на ухо. Подумал я, что это во сне со мной происходит, да нет, не сплю вовсе. Опять прислушался, тут сон совсем истаял; молчу и слышу, как кто-то опять из-под камня шепчет: «Якуб, Якуб, не поднимай голову с этого камня, пока не согреешь его!». Что это такое? - спрашиваю сам себя, а сон, между тем, совсем пропал, но я не поднимаю головы с камня, и каждую минуту подкладываю под щеку руку, чтобы проверить, согрелся ли камень. Когда камень уже стал достаточно теплым, что-то пискнуло под ним: «Якуб, подними камень!». Я поднял его, а под ним оказалась змея длиною с мою руку, а может, и подлинней.
- Якуб, ты севаплия (человек, оказывающий помощь, добрые дела, благодеяние - Авт.)?- спрашивает меня змея.
- Валлах, таков я, вот же, возвращаюсь с паломничества!
- Хочешь ли оказать мне добрую услугу?
- Окажу, раз и ты мне оказала: могла ужалить, но не сделала этого.
- Я не хотела, - ответила змея, - да и не смогла бы, в чем твоя вина? Забери меня с собой, а я расскажу тебе обо всем.
- А куда тебя забрать?
- Положи меня за пазуху и иди направо от этого камня вон к тому оголенному холму. Как поднимешься на холм, увидишь далеко на западе разрушенную крепость. Когда доберемся до нее, достанешь меня.
Я сделал так, как было велено. Вот рассказываю вам об этом, а у самого до сих пор за пазухой свербит…
Тут Якуб прервал свой рассказ, стал набивать трубку, мы все примолкли, с нетерпением ожидая продолжения истории.
- Так вот, друзья, - начал Якуб после того как прикурил трубку и выпустил три клуба дыма. - Добрался я до холма, а оттуда и до разрушенной башни, а тут и ночь подкралась.
Достаю я змею из-за пазухи, опускаю на землю, а она и говорит:
- Якуб, следуй-ка за мной, только будь осторожнее, не потеряйся.
- Да, но зачем мне идти за тобой, и куда? - спрашиваю я.
Она отвечает:
- Тебе надо отдохнуть, поесть, утолить жажду, а завтра я покажу тебе дорогу, так как обязана тебе за твою добродетель!
Иду я так за нею, а она скользит быстро и легко, пока не добрались мы до середины крепости. Тут она зашипела так, как только змея умеет это делать. Один большой камень сдвинулся, и оттуда, словно из какого-то колодца, вырвался огромный сноп света, как будто в этом колодце под камнем скрылось само солнце. Свет ослепил меня, и я зажмурился, а когда открыл глаза, моя змея исчезла, а на том месте, вся освещенная светом, стоит девушка с распущенными волосами, одетая во все белое.
- Иди за мной, Якуб! - повелевает она, и я последовал за ней прямо в колодец, а камень надо мной сразу же закрылся. Спускаюсь по ступенькам, иду за девушкой, пока мы не оказались пред белыми стеклянными воротами, то ли ледяными, то ли хрустальными, затрудняюсь даже сказать. Врата открылись, и мы вошли.
- Эх, друзья, то, что я там увидел, нельзя ни представить, ни описать. Очень большое помещение, а огромные колонны и стены такие же хрустальные, как и двери. Светло в этом чертоге, словно светит пять солнц: все окна из жемчуга, а стекла - из бриллиантов. Тут тебе и столы хрустальные, а на них все что душе угодно: плоды со всего свету, мед, шербет и вода, и все в золотых и серебряных бокалах и медных чашах. И стоит аромат самых дорогих благовоний и роз, а я только таращу глаза и думаю:
- Хаджи Якуб, где это ты?
А тут еще появились девушки, целое созвездие: одна краше другой, одеты во все белое, глаза красивые, светятся, волосы черны, словно полночь, а груди, как кораллы. Но все почему-то молчат и грустные.
Я озираюсь по сторонам, желая понять: кто же сюда меня привел? Что делать, как быть? А в это время одна из девушек, самая красивая, и говорит:
- Якуб, я привела тебя сюда.
- Да, но ты же была змеей, - поразился я.
- То была я, - отвечает она, - но сейчас ты устал, голоден, испытываешь жажду. Поешь, испей водицы, а к тому времени и заря займется, и мы все, кого ты здесь видишь, опять превратимся в змей и разбредемся кто куда, соберемся вновь вечером. Поэтому завтра можешь спать хоть целый день, а когда мы вечером вернемся сюда, у нас в распоряжении будет целая ночь, и я смогу поведать то, что тебе дозволительно знать.
Эх, братцы мои, как я наелся в тот день! Как только мой желудок выдержал?! С каким бы удовольствием отведал сейчас вновь этих яств, фруктов и живительной водицы! Повели меня спать - и сегодня не найти мне слов, чтобы описать вам всю роскошь опочивальни. Даже пять падишахов сообща не в состоянии скупить все это богатство. Шелковые матрасы наполнены павлиньими перьями, кровати золотые, да жемчугами украшены. Подсвечники из бриллиантов, а свеча из самоцветного камня, да и зажигать ее не надо: камень так светится, словно сто свечей. Улегся я по-царски, а шелка подо мной поскрипывают, да перья изгибаются, и тогда я вспомнил о вас и подумал: чем занимаются сейчас мои сиротинушки, которые спят на соломенных и шерстяных матрасах, пользуются сальной свечой!
Тут Хаджи Якуб засмеялся, да и мы тоже, затем все перевели дух, а к тому времени нам всем принесли еще по чашечке кофе. Мы закурили еще по одной цигарке, а Хаджи Якуб продолжил:
- Весь день я сладко спал, да кому же захочется просыпаться в такой царской постели? С приближением вечера моя свеча из драгоценного камня опять засветилась, да так, что ее свет ослепил меня, поэтому, хотел я того или нет, но проснулся от этого сияния. Умылся розовой водой из золотого кувшина, а когда вышел из комнаты, девушки во дворе уже все собрались, но все невеселые и молчаливые. А моя, повторю, она самая раскрасивая среди них, берет меня за руку и ведет в сад, и садимся мы на хрустальную скамью. А какой это был сад, описать невозможно, да и вспомнить трудно. Только когда зажмуришься и сосредоточишься, он предстает перед глазами: помню ручейки, которые не журчат подобно нашим, их журчание, словно самая чарующая песня, которую я когда-либо слышал, и каждый ручеек нашептывает свою мелодию. А эти цветы - такое впечатление, что в венчике каждого находится свеча или маленький глаз, как звезда. Соловьи на ветках поют-заливаются. Э-э-эх, никогда я не забуду тот сад! О чем бы ни пожелала душа, тут же в воздухе ощущается этот запах: стоит попросить - пусть запахнет душистым васильком, и весь сад заполняется ароматом василька. Хочется тебе запаха лилии - пожалуйста, аромат лилии, розы, гиацинта. Словом, все, что пожелаешь, все начинает источать свой аромат.
Сижу я с девушкой среди этой красоты, и она начинает мне рассказывать.
- Якуб, вижу, добрый ты человек, и потому не останусь в долгу за все, что ты сделал, но если окажешь мне еще одну услугу, я отблагодарю тебя и за нее.
- Чем смогу, помогу, - отвечаю я, не сводя глаз от невиданной красы, прикованный к скамье, весь дрожа от ее взгляда.
- Тогда я расскажу тебе свою историю. Я единственная дочь Абдуллы - седельника из города, который находится в трех днях ходу отсюда. Мой отец не был богатым человеком, но нам хватало на безбедную жизнь, да и на мои недешевые наряды. Мать моя умерла давно, поэтому мы жили вдвоем с отцом. Рядом с нашим домом жил кади, очень известный своей ученостью и мудростью, но бедный, так как был справедливым и великодушным.
Был у него сын Ахмед, самоучка, и интересовали его не столько книги, сколько охота, лошади и другие развлечения. А был он писаный красавец, самый видный парень не только города, но и всего края нашего. Живя по соседству, мы встречались и полюбили друг друга. Он клялся мне в вечной верности и повторял эту клятву неоднократно, да и я любила его безмерно. С ума сходила, если не видела его хотя бы раз в день, то же самое испытывал и он. Если он возвращался с охоты с добычей, обязательно посылал и мне, если ему удавалось приобрести на чаршии (торговый квартал города, центр ремесленников, базар - Авт.) что-то красивое, то покупал для меня, а если видел меня только раз в день, по нескольку раз посылал приветы.
Султан, правивший в то время нашей страной, был человеком тяжелого нрава. Его причуды уже порядком всем надоели, и народ не раз пытался восставать, но правитель был настолько хитер, что знал, как можно его обмануть. Когда он ощущал недовольство по отношению к себе среди населения, сразу же изгонял великого визиря и брал в визири самого почитаемого среди народа человека. Держал при дворе некоторое время, пока народ не угомонится и не займется своим делом, а затем увольнял и брал нового, угождавшего его причудам. Так, однажды, когда народ в очередной раз взбунтовался, султан назначил великим визирем отца Ахмеда, кади, который, будучи человеком образованным, великодушным, к тому же справедливым, был очень любим народом.
Однако кади знал, что султан вскоре захочет избавиться от него, потому предупредил: «Визирь я или нет, мне все равно, я почитаем народом как кади. И нет мне дела до того, что ты, затеяв игру, затем меня, безвинного, прогонишь. Коль виноват буду, сам положу голову на плаху, а ты верши суд, коль буду прав, а ты выгонишь и обесчестишь имя мое, молчать не стану!». Султан пропустил мимо ушей резкий выпад своего нового великого визиря, поскольку находился в затруднительном положении, но не прошло и двенадцати дней, как он прогнал кади и осрамил его, повелев нанести удары по пяткам прямо посреди площади. Такое унижение привело кади в ярость. Он собрал вокруг себя весь люд, в результате султана покинули даже самые близкие его сподвижники. Когда же султан понял, что остался один, ночью, оседлав самого лучшего коня и прихватив с собою все, что мог, бежал в другую страну. Народ остался без правителя и, провозгласив кади своим султаном, возвел его на трон. Так бедный кади стал султаном, а его сын Ахмед - принцем, самым прекрасным принцем на свете.
Но не стало того, прежнего Ахмеда, его словно подменили. Совсем забыл он бедняжку дочь Абдуллы-седельника: не здоровался, да и слышать обо мне не желал. А однажды… Весь разодетый в шелка и золото, в сопровождении большой свиты отправился в другую страну и спустя какое-то время привез оттуда султанскую дочь, на которой и женился. Вскоре после этого умер кади, а царство досталось Ахмеду.
Якуб, нет слов передать, что я испытала тогда и что до сих пор чувствую. Ведь я не разлюбила Ахмеда, и сегодня его люблю. Беда в том, что вскоре в мир иной ушел мой отец, я осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Мне стало невмоготу, и тогда я поклялась на могиле отца, что отомщу Ахмеду. Я денно и нощно молилась, чтобы Аллах превратил меня в змею и наделил самым сильным ядом, дабы я могла отомстить. И Аллах услышал мои молитвы.
Я превратилась в змею. Да у всех девушек-змей, которых ты здесь видишь, схожая судьба: все обеднели, осиротели, и не было никого, кто бы мог за них отомстить. Каждую из них предал любимый, вот они и вымолили у Аллаха превратить их в змей. Так все здесь и обитаем, разделив общее горе горькое. Ночью превращаемся в девушек, собираемся здесь, утешаем, подбадриваем друг друга, а днем, превращаясь в змей, отправляемся по лесам и полям на поиски: не отправился ли на охоту тот, кому хотим отомстить. Или пробираемся в город, закрадываемся в сад, залезаем под порог дома и ждем, когда удастся отомстить, да так, чтобы он смог почувствовать, как сурова месть обманутой девушки. А сделать нам это нетрудно, поскольку яда в нас хоть отбавляй. О, сколько раз я могла отправить Ахмеда на тот свет, когда он находился на охоте, но я не делала этого. Мне хотелось отомстить ему так, чтобы он, да и весь мир знал, как мстит несчастная девушка!
Тут она замолчала, примолк и я, охваченный каким-то внутренним трепетом, но взглянув в ее глаза, мгновенно согрелся исходившим от нее теплом.
- А вчера, - продолжила девушка, - когда ты обнаружил меня под камнем, я укрылась там до рассвета, обессилев от утомительных блужданий по горам и селам и не заметив как подкралась ночь. Потому и попросила тебя прихватить с собой. Якуб, умоляю тебя, окажи мне еще одну услугу, а я вознагражу тебя.
Не раздумывая, я с готовностью ответил: «Проси, о чем хочешь, красна девица. Помогу, чем смогу!».
- Завтра с рассветом ты спрячешь меня у себя на груди, и мы отправимся в столицу, где правит Ахмед. Там я превращусь в девушку, а ты станешь заезжим купцом и моим отцом. Постараешься сделать так, чтобы по городу пошла молва о красоте твоей дочери.
Как она просила, так мы и сделали. Поутру я взял змею, положил ее за пазуху и отправился в путь. Шел три дня и три ночи по дороге, что мне змея указывала, до тех пор, пока на четвертые сутки рано утром не оказался в городе.
А город тот был прекрасный. Тут были, пожалуй, тысяча минаретов, огромные дворцы, повсюду родники, на перекрестках - фонтаны, множество роскошных садов и чудесных бань. Лавки полны шелка, хлопка, кораллов, перламутра, чистого серебра - всего, что душе и взору угодно.
Как только добрались мы до городка, я зашел в один большой хан, взял маленькую отдельную комнатку с гаремлуком (в данном случае - женская комната в мусульманском доме - Авт.). Еще до того как войти в городок, змея превратилась в девушку, а свою змеиную кожу отдала мне и велела беречь как зеницу ока. Сама она не очень-то скрывалась от посторонних взглядов, потому и заметили ее быстро - кто в хане, кто еще где. По городу стремительно разлетелся слух, что из дальних стран прибыл богатый и образованный хаджи, а с ним дочь - красавица, равной которой нет на всем белом свете. Чем дольше мы находились в городе, тем быстрее распространялась молва, добравшись, наконец, и до царского двора. А султан, будучи человеком страстным, возжелал обладать этой красавицей.
Пришли ко мне как-то слуги султана, да и говорят: так, мол, и так, султан слышал, что дочь твоя - такая красавица, что нет ей равных. Султан приветствует тебя и просит отдать ее в обмен на несметные богатства. Если не отдашь по-доброму, заберет силой. Так что подумай!
Разговор меня встревожил, я отправился в хан и передал девушке весь наш разговор. Это ее нисколько не испугало, напротив, она, довольная, засмеялась и сказала:
- Этого я и добивалась!
- И что же нам делать? - спрашиваю я.
- А ничего! Отдай меня, требуй вознаграждения и стань счастливым человеком.
- Не надо мне, - отвечаю я, - не нужно мне богатство. Хочу я, чтобы ты, обретя вновь любовь Ахмеда, сделала меня великим человеком.
- Будь по-твоему, а пока запомни и сделай все так, как я тебе велю. Сейчас слуги султана вернутся за мной, и уже сегодня вечером я проведу ночь в опочивальне Ахмеда. А свою змеиную кожу я доверяю тебе, с тем чтобы поутру, как только услышишь пение первых петухов, ты сжег ее на огне.
- Почему я должен так поступить? - спросил я.
- Если шкурка сгорит, - ответила она, - я не смогу уже стать змеей.
К тому времени слуги султана вернулись за девушкой и увезли ее. Прошла ночь, настало утро. И только заголосили первые петухи, я достал из-за пазухи змеиную шкурку и сжег ее на огне. Ой, что я наделал, зачем послушался ее!
Тут Якуб умолк, долго молчал, а мы с нетерпением, все в один голос:
- Что, что же дальше, Якуб?
- Обманула меня девица, - продолжил Якуб, - она без этой шкурки не могла прожить ни одной минутки. А когда я спалил ее, то лишил жизни. А она того и хотела.
- Аман (междометие с различными оттенками: удивление, сожаление, восхищение и т.д. - Авт.), а почему же она так поступила? - хором спросили мы.
- А вот почему. Когда Ахмед вошел в опочивальню и поразился ее красоте, сразу же стал обнимать ее. Она призналась, что является дочерью седельника Абдуллы. Ахмед окаменел от неожиданности, а она продолжала: «Я мечтала о тебе и хотела провести с тобой хотя бы одну ночь, и никогда более ты меня не увидишь!». Не мог Ахмед устоять перед такой красотой, стал он обнимать, целовать ее, а когда она обвила руками его шею и поцеловала в губы, тут весь змеиный яд, что в себе держала, и проник в Ахмеда. Ахмед умер мгновенно. И мертвого Ахмеда она обнимала и целовала до зари. А как только запели первые петухи, тут и ее конец настал (да она и не хотела жить без него), потому как именно в это время шкурку-то ее я сжег.
Вот так и отомстила султану Ахмеду дочь седельника Абдуллы. Когда наступил день, их обнаружили в объятиях, но мертвыми!
И тут Якуб остановился, поскольку завершил свой рассказ, а мы все молчали. И слышалось только журчание родника, шелест листьев липы и нежные звуки кларнета из другой махалы (окраинный квартал – Авт.), да бой часов на башне, удары которых уже никто не подсчитывал. Все задумались. Перед взором мысленно представали сцены из рассказа Якуба: то девушка-змея, то пламенный колодец, то хрустальные замки и два мертвеца, лежащие в обнимку в царской опочивальне.
Тут кузнец Садик ага, не выдержав, спросил:
- Якуб, ты хотя бы взял то богатство, что тебе предлагали, а так, выходит, обманула тебя девица зазря?!
- Нет, не обманула! - ответил Якуб.
- Как не обманула? - зашевелились мы.
- А вот так! - сказал Якуб, поглаживая свою бородку. - Не обманула! На следующий день, когда народ узнал, что остался без царя, стали выбирать нового. По городу прошел слух, что я мудрый и знающий человек, потому прислали ко мне гонцов и говорят: «Ты будешь нашим царем, ты и никто другой!»…
- Ну, а ты? - наперебой стали расспрашивать мы.
- Отказался. Как могу я царствовать в чужой стране? Не по мне это… люблю свою землю, лучше здесь быть цирюльником, чем царем в чужой стране и среди чужих людей. Вот поэтому… я до сих пор цирюльник!
И тут Якуб окинул всех нас взглядом, словно желая убедиться, верим ли мы ему, мы же потупили взор, украдкой поглядывая друг на друга.
- Не верите мне, ведь так? - ухмыльнувшись, спросил Якуб. - Ну да ладно, мне достаточно того, вы верили мне, пока я вам всю эту историю сказывал.
Тут мы все пустились в смех, стали шутить, болтать, пока не подошло время расходиться. Напившись напоследок по чашке студеной воды и взяв фонари, мы разбрелись по домам. Скоро грянет пушка, надо немного поесть, так как впереди длинный день.
Перевод с сербского Гюляры АГАСИЕВОЙ